Рудольф до последнего момента не думал, что придёт на этот аукцион; не то, чтобы пару осенних промозглых дней смогли искоренить его азартное отношение к жизни, но он снова был увлечён совсем другими заботами. Разочарование и досада от провальной охоты уже отпустили его, и как всякое животное Либшер не собирался оплакивать увернувшийся из-под носа хвост. Сейчас ему было даже странно, что он так сокрушался, но будучи человеком порывистым и переменчивым в своих настроениях, Синдбад вполне оправдывал свою горечь, что едва не помутила его рассудок. Сейчас остался лишь налёт недоумения и любопытства; поэтому он пришёл на аукцион. Кем будет лот не трудно было догадаться; не потому, что на этот раз ловля шла без заливистого сворного лая, скорее потому, что информация о торгах была скупа и деловита, словно на тот свет отправляли Иуду.
Иуду. Предателя. Того, чья воинственная выходка стоила осенней сессии старомодному Клубу. Знал ли Фауст, что вожделенная свобода от Клуба, это скорее более жёсткая фиксация удавки вокруг горла, а, может быть, ему было просто интересно противостояние, дерзость и нарушение. Впрочем, психологический портрет человека, который увёл из-под носа вожделенного мальчика Новака, в меньшей степени интересовал Рудольфа. А вот посмотреть на него было интересно, быть может, была причина, которая подвигла на этот поступок.
Синдбад знал, что аукцион будет проводить Вацлав, и знал, что брат обязательно позаботится о том, чтобы в истории неповиновения была поставлена жирная точка. Вацлав был щепетилен, когда речь шла о чести; почти так же, когда обострялся вопрос о долге. Впрочем, скрытность Чёрного и его безумие не было тайной для Рудольфа; попугаться выходок брата было в порядке вещей в их семье. Или полюбоваться, что и предпочитал Либшер.
Сейчас в чертогах Данте были только тени. Тени и Тень, и Синдбад с учтивой, почти помпезной вежливостью поприветствовал красавца. Обоняния задел особенный запах этого молодого мужчины; смесь чистого тела и вкрадчивого обаяния. К тому же он был элегантен и утомлённо-сдержан, словно гейша, что в лучшей из учтивых поз ожидала своего Господина. Всё в гостиной было слишком скованно и добротно, кроме Тени, который напоминал трепет тени. Рудольф же чувствовал себя весьма уютно, поэтому не отказался от бокала хорошего шампанского, изменив привычке пить виски. Время капсулами вытягивалось из жил и лопалось у висков. Тепло от камина тронуло спину, согревая сквозь смокинг и белила сорочки. Звонко лопались пузырьки в хрустальном бокале. Мореход пил медленными глотками, с удобством расположившись на кожаном диване.

камеры

Холодный метал вызвал желание передернуть плечами, согнать колкие мурашки, покрывшие кожу. Жаль руки скованы. Телу хотелось двигаться, мышцы требовали разминки.
Все, что мог себе сейчас позволить Фауст, это смотреть на лицо Черного, деловито вспарывающего свитер и раздумывающего стоит ли так же поступить с остатками одежды.
Ограничился свитером.
Брови пленника едва заметно дрогнули:
- Благодарю.
Было это просто прихотью или уважением, но решение Черного не ставить Фауста в унизительное положение, было приятно осознать.
Учтивый полупоклон и любезная улыбка, тронувшая губы – этикет намертво въелся в каждую клетку тела и мозга. Алекс прошел вперед, как того потребовал магистр.
Холод немедленно впился в обнажившуюся кожу. Несколько раз до этого он бывал в камерах. Независимо от времени года  в них всегда было сыро и холодно.
Каменный мешок. Вместилище тоски. Царство страданий и смерти. Самое мерзкое место в мире.
Поэтому даже если бы предстояло сразу же пройти на эшафот, Фауст  поспешил бы сделать это, стремясь покинуть стены подземелья.
На эшафот  он все же шел бы в более бодром настроении, чем на торги.
Так или иначе, но он возглавлял шествие.
Звук уверенных шагов эхом улетал под темные своды коридоров. Туфли для торжественных приемов невзлюбили каменные ступени и мраморные плиты, брезгливо и сочно впечатывались каблуками, демонстрируя пренебрежение к мрачным древним аскетам. Скучное металлическое звяканье цепи, вторило звуку шагов пленника и его сопровождающих.
Охранник пару раз молча потянул за цепь, подсказывая куда сворачивать. Ошейник унизительно впивался в горло, машинально Фауст отклонялся в нужную сторону и продолжал идти вперед.
Так дошли до гостевых покоев.
Совсем недавно Фауст спал здесь на диване, вернувшись с охоты на князя Шварценберга.
Слуги отворили перед ним двери, он вошел в покои все так же во главе процессии.
Мельком глянул на тех, кто в ней был. Желтые глаза скользнули по двум фигурам в смокингах, тень улыбки возникла на лице и пропала, едва появившись.
Если члены клуба знали кто лот и предпочли не появиться на заседание, то это… это странным образом согрело душу.
Он не смог бы объяснить свое чувство, но порадовал молчаливый отказ тех, кто не пожелал видеть в нем товар.
Лишь затем, Фауст присмотрелся к двум присутствующим.
Сумрак гостиной, темные цвета и скудное освещение  не позволили  признать ни в одном из  потенциальных покупателей кого-то из знакомых. Даже будучи в масках на собраниях клуба  завсегдатаи успевали запомнить кое-какие манеры, особенности внешности, голоса и привычки. Пожалуй, лишь Фауст, увлеченный охотой и пренебрегающий торгами, не сумел как следует научиться распознавать тех, кто состоял в клубе.
От приветствия он воздержался. За него это сделал магистр, который представил лот по имени. Вернее, назвал прозвище. И если кто-то из присутствующих до сих пор не понимал в чем дело, то теперь истинная причина торгов перестала быть тайной.
Фауст опустился в кресло. Ласковое тепло каминного пламени лизнуло сбоку, согревая  сухой обнаженный рельеф мышц торса.
Когда отзвучала короткая речь магистра, Фауст лишь кивнул в ответ.

Отредактировано Фауст (03-04-2012 20:42:00)

Он узнал Штенберга сразу и на мгновение растерялся от этого. Его словно бы застали во время непристойности; так хотелось свести колени и развязную позу расслабленного повесы прикрыть подушкой. Презрение и издевательская груда острот, которыми следовало наградить вора, стащившего им загнанную жертву вот чего заслуживал предатель. Нагана. Петли. Палки. В озлобленном досадой Синдбаде тогда все немыслимые вердикты сводились к одному – наказать. Но так опускается уже занесённая для удара рука, когда под рубахой противника замечаешь кровавое месиво раны. Неблагородно. Нельзя бить и нельзя являться на поединок в расхристанном виде. Кому угодно нельзя, а уж тем более  Штенбергу. Алая волна крови хлестнула по скулам и Рудольф сделал большой глоток игристого напитка. Шипучка щёлкнула в ноздри, заставила часто-часто заморгать, словно ледяной водой плеснули в лицо. Мужчина отёр губы тыльной стороной ладони и без былой воинственности просто взглянул на Вацлава и Александра и понимал, что не в силах выудить ни капли сострадания к тому, что сейчас творится с обоими. Со всеми ними, озабоченными чем-то, но так и не повзрослевшими мальчишками, каждый из которых сдохнуть готов за свою правоту. Сердце билось гулко и мерно, словно механическая кувалдочка врезалась в монолитный железобетонный остов, а отдача жирной и жаркой кровью колотилась в виски, заставляя морщиться как от головной боли.
Нужно быть совсем бездушной скотиной, чтобы не узнать человека, который однажды ударом наотмашь заставил испытать горячий бред страсти, которая свела с ума в какой-то дурацкой провинции Китая. Узнать в один миг и с жаром внутренне обвинить его в том, что не позвал с собой; и себя, что не рванул за ним, веселясь над занудливостью охотника.
Что же касается собственного брата, то Рудольф знал, что был бы готов умереть за него, но судорожное раздражение от преувеличенной собственной фантазией неприступности и замкнутости Вацлава сейчас лишь вызвало горькую усмешку от его слов о крахе, предательстве и фатальности.
Фатально было то, что на таком предательски близком расстоянии сомкнулись вокруг кольцом те люди, которыми Синдбад дорожил; хоть на миг, или на всю жизнь. Пальцы вжались в стройную палицу ножки бокала, и мужчина с глухим выдохом откинулся на спинку дивана, проворачивая теплеющий хрусталь подушечками пальцев.
Наверное, следовало сказать что-то уместное. Подёргать зверя за усы. Понервировать себя. Но внутренний зверь мягко, но предостерегающе заворчал, сладко сворачиваясь у нутра в тугую пружину. Привкус безуминки, которую так обожал Рудольф впилась отравленным шипом в горло, славно напоминая ту удавку, которой было опоясано горло охотника. Но и в ошейники он не выглядел прирученным. Взгляд на Вацлава; у того высоко поднятая голова и осанка человека, который не сомневается. Плавная вальяжность Тени. И снова внимательный взгляд на Фауста. Он закрывал их сезон, как премьер, для которого все и собрались сыграть этот бенефис.
Губы тронула насмешливая улыбка, и Рудольф плавным движением ослабил галстук и расстегнул пару верхних пуговиц; жара выматывала его, а на лбу выступила испарина. Тепловатый запах камина, тел, выпивки. Им всем было, что сказать друг-другу, и это вызывало ликующий мандраж готового сорваться с цепи хищника.

Пауза, предоставленная покупателям для того, чтобы оценить лот нынешних торгов закончилась. Каждый из них выдал свою реакцию. Тонкокостный, черноволосый мужчина мягко выразил мнение о том, что они  в силах позаботиться.
Эти слова насмешили Фауста, но он не позволил себе улыбки в адрес предполагаемого покупателя. Здесь и сейчас только он сам мог о себе позаботиться и знал, как это сделать.  Каких только заданий не давали обезумевшие от отчаяния лоты. Каждый желал как можно сильнее унизить и причинить боль тем, кто насильно лишил их свободы и сделал развлечением.
Фауст всегда играл по своим правилам даже в клубе. Он выбрал роль охотника и охотился, пока охота привлекала его. Он пошел наперекор клубу и решил отпустить жертву вопреки воле магистра.
Он наигрался. В какой-то момент в мозгу вспыхнула одна единственная мысль – его жизнь пуста. Нет желаний, стремлений, любви, семьи, счастья. Всего того, что так желают получить люди. Того, что называется счастьем. Когда он был счастлив? Был ли? В груди метнулась внезапная острая боль, но Алекс отогнал то, что ее вызвало - неожиданно всплывшие в памяти воспоминания. Он отогнал их усилием воли, запечатал в самый дальний угол памяти. Эти кратким мгновениям следовало остаться в прошлом.
Пришло время вернуть долги. За все, что с ним происходило, за все, что он совершал, должна последовать плата.
Второй покупатель нервно потянул узел галстука-бабочки. Волновался?
Фауст не успел додумать и понять, что означает этот жест. Он так и не узнал никого из присутствующих. Когда послышался голос магистра, назвавший его прозвище, Фауст кивнул второй раз, дав понять, что понимает все и принимает участие в представлении.
Он сидел все в той же позе, руки за спиной  не давали возможности откинуться на мягкую спинку кресла, цепь и ошейник уже не холодили шею, только давали знать своей тяжестью, он согрелся в жарких волнах тепла, исходящего от камина. Хотелось расслабиться, закрыть глаза и немного побыть одному.  Если бы это было возможно…
Фауст стряхнул с себя оцепенение, сжал губы, вдруг подумал, что он очень давно не брился и не ел и должно быть впалые щеки, обросшие щетиной создали впечатление, что он изможден и пал духом, а он избегал производить на людей именно такое впечатление. Тем более, сейчас.
Очнувшись, он шевельнул плечами и чуть больше выпрямился, дав мышцам небольшое напряжение и снова расслабив их. Невыносимо хотелось размять их, подвигаться, но об этом можно было забыть.
- Да, господа. Сегодня все просто. Мне не нужно объяснять правила, я знаю последствия, которые могут быть. Я не жалею о том времени, что провел в клубе, охотясь на жертв, чтобы Вы могли развлечься на торгах. Я не жалею о своем решении отпустить последнюю жертву, я сознавал и понимал, какие последствия возникнут и я никогда не боялся смерти.
Я знаю, чем должны закончиться торги, но в любой ситуации, в любой игре всегда  есть выбор. Для всех. И для меня. И для вас. И до тех пор, пока игра продолжается, в ней нет проигравших. Есть выбор и есть риск. Я уравновешу шансы и рискну вместе с вами.
Мое задание следует начать исполнять уже сейчас и этот этап не относится к возможным покупателям, но может быть лишь косвенно. Я прошу помощников перерезать мне вены на руках.  Надеюсь, испачканные кровью ковры не возмутят хозяина замка.
Он смотрел прямо перед собой на двух соклубников в масках.
- Те, кто пожелает попытаться купить меня должны исполнить задание и только победитель имеет право остановить кровь, если ему будет угодно это сделать и если к тому времени это не окажется слишком запоздавшим действием.
Я хочу знать, зачем вам вздумалось меня купить. Какие причины породили желание видеть меня вашей собственностью и в вашей власти. Что вы намерены сделать со мной после торгов.
Фауст все же улыбнулся.
- Меня никогда не интересовал этот вопрос, когда я смотрел на покупателя выигравшего торги. Но сейчас мне любопытно, зачем вам понадобилось покупать меня, а не предоставить возможность палачу быстро сделать свое дело. Предателя казнят. Иного решения клуб не принимал никогда. Что побудило вас  биться за такой незавидный приз? Удовлетворите мое любопытство и выпейте вина за вашу победу или победу смерти.
Фауст замолчал, обдумывая слова.
- Это не метафора и не преувеличение. Вам придется выбрать из двух бокалов. В одном будет прекрасное вино, которое всегда есть в погребе Астерия и вы не раз могли убедиться в том, насколько оно чудесно. В другом бокале, помимо вина, будет сильнодействующий яд. Итог торга будет понятен через несколько минут. Если победителей не окажется, то некому будет остановить мою кровь и стоит просто немного подождать, когда я присоединюсь к проигравшим.
Фауст повернулся к магистру.
- Вам придется расковать меня для того, чтобы выполнить первую часть задания.
Взгляд остановился на лице Черного. Алексу хотелось знать, что он думает, что скрыто за неподвижной маской, в которое превратилось лицо. До сих пор на лице магистра только уголки губ слегка приподнялись в мимолетной улыбке. И даже это с большой натяжкой можно было назвать живой эмоцией.
- Попросить слуг наполнить бокалы вином и добавить яд в половину из них. Я знаю, что могу рассчитывать на честную игру с Вашей стороны.

Отредактировано Фауст (07-04-2012 17:43:26)

Тень остался предельно спокоен. Разве что улыбка стерлась с его лица. Он внимательно слушал Фауста, стараясь не пропустить не единого слова и уловить настроения. Этот человек уже все решил заранее. Для него все было кончено, а значит, нет необходимости расстилаться перед гостями. Задание было диким и почти не оставляло шансов никому из тех, кто намеревался участвовать. Теперь стоило решить, стоило ли рисковать всем ради мифической возможности обладать этим мужчиной?
Тень думал не долго. Когда Черный предложил гостям сделать свой выбор, Тень не двинулся с места, хотя все его естество сопротивлялось этому решению. Мореход остался сидеть тоже.
«Идиоты! Решили поиграть со смертью! Это не равная борьба!» - Тень коротко рассмеялся, тряхнул головой и одним рывком поднялся с места. Слуги принесли подносы с бокалами. Их оказалось три. Три подноса с двумя бокалами на каждом. Для кого третий поднос? Тень с видимым изумлением посмотрел на Чёрного.
Да, Вацлав тоже захотел участвовать, в этом не было сомнений. В этой комнате просто больше не было никого, кто осмелился бы поиграть в Русскую рулетку с приглашенными гостями.
Итак, правила озвучены, все условия выполнены – вино, яд, рассеченные вены на руках Фауста. Времени не много, но достаточно, чтобы успеть спасти охотнику жизнь… или же умереть.
Первым к столу с подносами подошел Вацлав. Поведав охотнику о причинах своего решения, он подхватил бокал и, не задумываясь, осушил его. Первый шаг сделан, второй за Тенью… мужчина подошел к столу и внимательно осмотрел ассортимент
Два бокала. В одном был яд, в другом простое вино. Ирония заключалась лишь в том, что даже простое вино могло оказаться для Тени ядом. Сейчас он думал не о том, какой именно бокал выбрать, он пытался найти объяснение своеобразному поступку охотника.  Неужели он действительно хочет расстаться с жизнью? Почему именно так? Или же это просто небольшой штришок, чтобы было интересней играть? Тень вздохнул. Если у Фауста действительно больше нет тяги к жизни, то охотник ему без надобности. А значит, риск будет не оправдан.
- Если мне повезет, Фауст, Вам выпадет великая честь внести существенный вклад в науку. Никто их этих людей не способен оценить истинную ценность, которую представляет собой тело человека. Ваша жизнь, имеет большую ценность для меня. Для науки. Для человечества. Я надеюсь, Вы подумаете над этим и оцените мои старания. Я пью за Вас, за то чтобы вы жили сейчас. И за то чтобы я жил вместе с Вами, - на самом деле он лгал. Истинная причина, по которой ему нужен был этот человек заключалась в другом. Но ее он не мог озвучить здесь по некоторым причинам. Тень легко подхватил один из бокалов и в одно мгновение осушил его, не думая о том, что там может быть смертельный яд. Он был настолько же сумасшедший, как и все в этой комнате. Он согласился поставить на кон все, что у него было – семью, не родившегося ребенка и свою жизнь, потому что хоть раз в жизни хотел по-настоящему рискнуть. Это было спонтанное мимолетное решение, о котором он, скорее всего пожалеет через пару минут, но сейчас он не думал об этом. Сейчас он думал лишь о том, что курок спущен и сложнейший механизм пришел в движение.
Либо пан, либо пропал.

Отредактировано Томаш Дворский (08-04-2012 21:06:18)

Мягкая снисходительная улыбка, блеснувшая на бледнеющем лице охотника, оборвала нить доброжелательности, которую Томаш демонстрировал предателю, с того самого момента, как Фауста привели в гостиную. Он умело скрывал эмоции, но вместе с тем, так же умело срывал фарфоровую маску со своего лица. Плотно сжатые губы и появившиеся на щеках ямочки ясно давали понять, что Тень не доволен. И если бы он действительно хотел, чтобы Фауст умер на его операционном столе, он бы не за что не отпустил его просто так, заставив заплатить высокую цену за этот взгляд…
Тень взглянул на часы. С момента как он выпил вино, прошло не более двух минут. По заверениям врача эффект наступит через пять-семь минут или же не наступит вовсе. Пока Тень ощущал лишь легкое головокружение и тяжесть в голове – это все вино. Время текло невыносимо долго. Словно кровавые капли отмеряющие жизнь Фауста, время отмеряло последние минуты жизни Томаша. Он не знал, что выпил яд. Не знал, что отрава быстро всасывается в кровь вместе с алкоголем, оставив ему времени в две меньше чем положено. Уже через минуту хирург почувствовал тотальную усталость и апатию ко всему. Он все понял, но сопротивляться этому, даже думать о том что умирает, не мог. Ему безумно хотелось спать - веки сами собой закрывались, голова запрокинулась на спинку кресла. Комната поплыла, все вокруг исчезло. Какие-то время Томаш различал далекий звук, напоминающий ход старинных часов. Но вскоре и он исчез. Все стихло и мужчина погрузился в безмолвие