» Астерий. Малая гостиная.

Томаш очнулся оттого, что кто-то тормошит его за плечи и бьет по щекам. Открыв глаза, он увидел перед собой лицо совершенно незнакомого человека, который тут же принялся светить ему фонариком в глаза, а потом помог подняться. Приняв вертикальное положение, и протерев заспанные глаза, Томаш увидел недалеко от себя свою жену, одной рукой опирающуюся о руку соседки, другой придерживая  свой выступающий живот. На ее лице читалось беспокойство и мука, на лбу проступила пленка испарины.
Томаш понял, что она вот-вот собирается родить.
Конечно, он поехал с Лидой, не смотря на то, что врачи скорой помощи настаивали на покое и отдыхе. На вопрос, почему он лежал на газоне, он ответил, что напился и, по-видимому, не сумел добраться до двери. Упал на лужайке и заснул мертвецким снов, а потому и переживать не о чем. Лида поверила. Ей просто пришлось. Она не хотела думать ни о чем плохом, и она была ужасно рада, что Том вернулся домой.
И Томаш был этому тоже рад. Даже больше, чем могла представить себе его дорогая жена. Он чувствовал себя просто отвратительно. Его тошнило, голова раскалывалась. Но это была меньшая из зол, по сравнению с тем, что могло случиться. Вспомнив слова врача и свое состояние, которое наступило буквально через каких-то пару минут, Томаш понял, что выпил яд. Он должен был умереть, но по какой-то неизвестной ему причине остался жив. Жив!
Всю дорогу счастливый отец обнимал и целовал свою жену. Просил прощения за то, что был таким идиотом, но едва ли Лида могла себе хоть на секунду представить, о чем именно толкует ее благоверный. Уже тогда он дал себе обещание, что не вернется в клуб. Возможно, ему придется долго объяснять Вацлаву, что сделал серьезную непростительную ошибку, но ему просто жизненно необходимо остановиться именно сейчас. Потому что на свете есть куда более значимые для него вещи. Он надеялся, что друг поймет.
Но, как выяснилось немного позже, ничего объяснять Томашу не пришлось. Вацлав сам распустил клуб, о чем и уведомил Дворского на следующий же день. Том не стал спрашивать, однако понял, почему Вацлав принял такое судьбоносное решение. Седьмой круг перестал существовать, освободив от своего давления, десятки прогнивших до основания людей. Какое-то время Прага могла спать спокойно, пока низменные желания приверженцев острых ощущений не возьмут верх благоразумию и терпеливости.  Сам Томаш знал наверняка, что справиться. У него появился план на двадцать лет вперед – вырастить и воспитать сына. И он стоял первым в списке приоритетов. А о Седьмом круге Томашу будут напоминать только белые уродливые шрамы на его спине, ставшие своего рода клеймом, от которого Дворский никогда не сможет, да и не захочет избавиться.