Древнейшие, тайные коридоры крепости, куда не допускались ни гости, ни слуги в иные дни, кроме дней посвящений, сегодня озарились факелами, и точно извилистые стиксы, они стекались к узорчато окованным сталью дверям. Высокие сводчатые потолки коридоров сплошь покрывали искусные фрески, изображавшие чудовищные, фантастические картины, созданные ещё при жизни первых магистров братства. Святой Эразм, ублажающий палачей, наматывающих на брашпиль его внутренности. Расчленённое тело дона Лопе Амадо, поедаемое прожорливыми бесами. Красавица Екатерина Александрийская, раздавливаемая между колёсами, утыканными острыми лезвиями. Неистово совокупляющиеся со свиньями шестикрылые серафимы. Марсий, заживо сдирающий кожу с Аполлона. Колостамус, поедающий свои гениталии. Всё это напоминало кошмарное представление дней Беспорядков, распорядителем которых являлся сам лорд Сатана.
Наглухо запертые двери зала должны были распахнуться незадолго до полуночи. До этого времени ни один участник церемонии не вправе был появиться здесь, за исключением магистров и Гойи, который отдавал распоряжения слугам. Удивительно, сколь беспрекословно эти сумрачные, безжалостные, одетые в бронзу мускулов псы, присланные из свиты самого Аида, подчинялись человеку, макушка которого едва доходила любому из них до середины бедра.
Федерико уродился карлом, но это не мешало ему иметь завидное положение в обществе, молодую жену модельной внешности, двоих прехорошеньких детей, с полдюжины любовников и обладать способностью смотреть на людей сверху вниз, не вызывая улыбки. Что же до слуг Астерия, то имея представление об участи некоторых жертв Гойи, вызывать недовольство лилипута, являвшегося  в дни посвящений в чёрном плаще с отличительно серебряной каймой, им хотелось меньше всего.
Миновала четверть двенадцатого. Федерико в последний раз обошёл  зал с единственной целью убедиться, что ни один из его приказов не был упущен слугами, и исчез, чтобы навестить раба.
Оставалось только ждать гостей.
Из распахнутых дверей на площадку перед входом падали багряно мятущиеся блики. Откуда-то лилась музыка. Отдалённые, неясные отзвуки органа, благодаря специальному устройству вентиляционной системы доносившиеся из подземной часовни. Едва различимая, музыка точно веяла от тяжёлых, укутанных тенями драпировок, струилась невидимым шёлком из глубоких тёмных ниш, ею дышали старинные гобелены, оскаленные звериные морды, пылающие жаровни и сами стены замка. За их пределами только что отшумела гроза, и воздух был свежим, несмотря на играющие рубиновыми отсветами факелы. Мягкая горечь курений обостряла чувственность и разжигала огонь фантазии. Под их влиянием оживали изображающие охоту полотна, малопристойные картины Дюрера и живописные аллюзии на сад земных наслаждений Босха. Оживали резные гидры, химеры и хищники, украшавшие стенные выступы и каменное кресло у ниши напротив алтаря, покрытое шкурами.
По одну сторону от кресла на специальном возвышении покоилось оружие Минотавра - лабрис с длинной рукоятью. Пользоваться им при посвящении неофитов приходилось чрезвычайно редко, но боевой топор был непременным атрибутом церемонии. Того, кого отвергало братство, постигала более худшая участь, чем участь их жертв.
По сложившейся традиции, глава клуба, проводивший ритуал, должен был переступить порог зала ровно в полночь. В ожидании назначенного времени граф поднялся на верхнюю галерею, где он рассчитывал ни с кем не столкнуться в ближайшие полчаса. В этой части замка коридоры и анфилады комнат не были освещены. Густой полумрак, скользящие по мраморному полу ночные тени и собственный плащ с маской надёжно укрывали его в кресле, стоявшем слишком близко от неограждённого края галереи. Один неосторожный шаг в сторону – и под ногами разверзнется бездна мерцающей далеко внизу водной глади.

«Ничего не бойся, малыш.»
Фраза, которую Рио слышал уже не раз, была все равно что путеводной звездой в мир, где уже не осталось ни стыда, ни страха. Его работа заключалась в том, чтобы быть игрушкой, а игрушки не бояться. Они улыбаются, пряча за фарфоровыми лицами пустоту и безразличие. И Рио был бы таким же пустым и безразличным, если бы не научился по-настоящему получать удовольствие. Сейчас он чувствовал, как кончики пальцев на руках и ногах начинает покалывать, а внутри разливается приятное тепло, которое всего через несколько десятков минут забурлит, заклокочет и выплеснется, подарив шлюхе немного удовлетворения. Конечно, это все афродизиак, мощный наркотик, отравляющий кровь сложными цепочками химических элементов, гарантия того, что раб не останется безучастным ко всему, что с ним происходит.
Да, Рио не боялся, но толика совершенно здорового волнения все же присутствовала. Страх перед неизвестностью всегда имеет место быть. Особенно в случае, когда тебя укладывают на каменный алтарь под сводами большого ритуального зала, пропахшего маслами, благовониями и парафином. Свечи и чаши с огнем – это все освящение, но его вполне достаточно, чтобы разглядеть спрятанные под плащами безликие фигуры, бесшумно передвигающиеся по периметру, как призраки, тени в кромешной темноте.
Наркотик завладел сознанием, открыв дверь в потусторонний мир.
Глубокий вдох, выдох. Рио закрыл глаза, чтобы не смотреть на них, прокручивая в памяти последние полтора часа. Приезд в Астерий. Сам барон фон Маловиц встречает его, словно какую-то вельможную особу. Коротко посвящает в суть того, чему суждено сегодня произойти. Небольшой ритуал, в котором Рио придется поучаствовать, сулит ему большие деньги. Парень уверяет, что не подведет, ведь он как говориться, профессионал. Его провожают в комнату, где он может раздеться и привести себя в порядок. Несколько минут он стоит перед зеркалом, изучая свое тело. Его уже нельзя назвать идеальным, если приглядеться, то можно различить кое-где на коже тонкие паутинки белых шрамов. Синяки под глазами аккуратно замаскированы тональным кремом – результат бессонных ночей и постоянных стрессов останется в секрете. Пах идеально выбрит, за исключением дорожки курчавых волосков на лобке…
Становилось жарко. Рио сглотнул и, разлепив веки, оглядел зал.
«Где же вы Уильрих? Вы здесь? Вы смотрите на меня?»
На сегодняшний день и на данный момент, он был собственностью Барона. Он платил, и он отдавал приказы. Исковерканное сознание Рио без труда вознесло плательщика в ранг хозяина. Так было всегда и нынешний клиент не был исключением. Он жаждал увидеть его, услышать его голос хотя бы или даже просто быть уверенным в том, что он смотрит. Но на него смотрела только толпа голодных призраков. На сегодняшнем празднике он был главным блюдом, но кто же будет раздавать угощение?
Просто лежать и ждать уже не было сил. Но слава Всевышнему, часы, наконец, пробили двенадцать…

Ему нравилась эта театральность и безжизненная красота декораций, которыми было обставлено каждое действие, происходящее в замке. Замок. Раскрашенный богатством, спесью и пороками картон, за которым пустота – не ледянящая, не пронизывающая, а просто – пустота, от этого еще более страшная и завораживающая. Соратники по клубу, носящие в себе персональный маленький ад, кто-то умело им наслаждался, а кто-то корчился в муках, раздираемый собственными демонами и морализирующим обществом.
Сознание ломалось калейдоскопным стеклом, отражая вполне обычные предметы обстановки в новой, фантастично-гротескной форме, вычленяя глазу неумолимую паутинку трещин на благородном лаке, как на старательно запудренном личике увядающей светской львицы, раскрывая секрет бархатных занавесей с их спрятанными в складках драпировки потертостями, так стареющий ловелас стыдливо прячет лысину под париком.
«Сегодня я встречу господина,
Который охотно сожрёт меня.
Нежные части а также жёсткие
Предложены в меню.
Потому что ты - это то,
Что ты ешь.
И вы знаете,
Что это такое.»
Едва слышно напевая, Янус обошел жертвенный круг, жестоко терзая мертвый мех животных шкур металлом каблука, маскируя голодную жадность в глазах отблеском света. О да, меню здесь всегда было выше всяких похвал! Чего же пожелать сегодня? Хм... Начать с холодных закусок: понаблюдать за чужими унижениями, смакуя каждую эмоцию, вздох и умоляющий взгляд? Или сразу перейти к горячему: обжигающей боли, громкому крику и прокушенных до крови губ?
«Ведь все так хорошо приправлено
И так прекрасно обжарено,
И так любовно
Сервировано на фарфоре.
К тому же - хорошее вино
И нежный свет свечей.
Да, здесь я могу повременить,
Должно же быть немного культуры.»
Маска приглушает тихий голос и за ней не видно кривящегося в улыбке рта, Двуликий мягко покачивает головой в такт песне.
Культура и приличия.
Даже убийство должно выглядеть прилично, никакой безвкусицы и плебейщины в виде фонтанов крови и искромсанных тел, что вы, какой моветон, господа!
Поэтому он будет наслаждаться каждым мгновением, не спеша и не захлебываясь от жадности, нет, нет. Бесцветные пальцы согрели бокал, лаская ободок по кругу, Янус не собирался пить, ему не нужны ни допинги, ни бережный туман опьянения, усыпляющий совесть и разум. Ему просто приятно прикасаться к красивым вещам, приятно вдыхать аромат дорогого напитка и сознавать, что жизнь этой хрупкой изящной вещицы в его руках. Власть начинается с малого, не так ли?
Адепт.
Раб.
И с каждым ударом часов, приближающим полночь, сползают людские маски, обнажая истинную сущность собравшегося вокруг алтаря зверья.

Отредактировано Двуликий Янус (06-02-2012 21:21:28)

Всего за пару минут до боя колокола, Рио увидел его. Виновника торжества. Человека, ради которого все эти люди-призраки собрались сегодня в этом зале. Он не присоединился к остальным, он остановился по средине зала, обратив свой взор туда, где на возвышении стоял трон – настоящее произведение искусства, демонстрирующее силу и власть.
Человек был спокоен. Его движения плавные и решительные. Спина прямая, подбородок высоко поднят. Он знал для чего он здесь, он был готов на все.
Рио тоже понимал для чего он здесь. Сегодня не будет ванильных оргий в наручниках, не будет клубничного воска, льющегося на влажное трепещущее тело, не будет одобрений, не будет жгучих ласк. Он пришел сюда за болью. За сладкой, иступляющей, заставляющей кричать и просить больше, умолять остановиться и сжавшись в спазмолитический комок требовать еще. Глядя на стать адепта, Рио видел свое тело окровавленным и изуродованным, вытянутым в струну, дрожащим и покрытым крупными бисеринами пота. Но для него это не имело значения. Словно щенок, он слепо шел за хозяином, набросившим на его шею поводок. Вся его «взрослая» жизнь прошла в замкнутом круге, где кроме грубых ласк и слепого подчинения не было ничего. Он не занимался сексом по любви, для Рио это было однообразной и пусто тратой времени. Гораздо сильнее ему нравилось падать ниц перед человеком, которого Рио без труда отождествлял с богом, лизать ему ноги за похвалу, выполнять любые даже самые грязные приказы, терпеть боль, проглатывая слезы и благодарить за наказания. Он знал, что будет не легко, но едва ли это могло остановить его и забыть о своем предназначении. Он повернул голову в сторону неофита и улыбнулся ему. Непроизвольно дернув руками, он почувствовал, как сталь впилась в кожу, а короткая цепь предупредила попытки пошевелиться. Цепи. О них он успел позабыть. Боже, лежать связанным на каменном алтаре, со вздыбленным от напряжения членом, под взглядами десятков людей было для Рио равносильно сладкой пытке. Интересно, о чем думают сейчас все эти люди? Кого бы они хотели увидеть в невольнике – шлюху или целочку, заливающуюся румянцем от похотливых взглядов мужчин? Рио бог бы быть кем угодно. Только скажи, только прикажи.
Рио натягивает цепи, пытается приподнять голову, затем выгибается дугой и опадает на каменную плиту. Нет сил ждать, нет сил терпеть. Кровь несется по венам, тело наливается тяжестью. Где-то за головой раздается глухой звук шагов. Призрачная черная масса отхлынула от центра к стенам, голоса затихли, тяжелую бархатную тишину нарушает лишь тихий шорох шелковой накидки. Снедаемый любопытством, Рио поворачивает голову насколько это возможно, чтобы разглядеть в полутьме вошедшего человека. Человека ли? На троне теперь восседал Минотавр, появившийся из неоткуда. Зверь с головой быка и телом человека. Неужели это все взаправду или это галлюцинации, выворачивающие реальность наизнанку. Рио сжался и притих, почувствовав почти что животный страх перед этим человеком-зверем.

Там, где стояло кресло, свежий воздух лился из ниш, яд вожделения отравлял Вацлава медленнее других. Его разум должен был остаться холодным и ясным в продолжении всей церемонии, что бы ни происходило в зале.
Когда адепт приблизился к возвышению, стало заметно, что внутреннее напряжение жалит его, точно ток. Нет. Не было никакого спокойствия. Глухая замкнутость жестов. Какой-то особенный наклон торса, рельеф обрисованных светом и тенью мышц, как будто его против воли тянули невидимые раскалённые струны. Не думал ли он уйти? Сбежать? Проснуться?
Кем в прошлой жизни был этот чужак? Той жизни, которую намеревался оставить?
Человек-зверь видел, как поднялась рука, пальцы почти погладили распятое на алтаре тело, коснулись густых волос. И всё это – молча, неторопливо, обозначая границы недолговременной близости. Юноша – воплощение укрощённого соблазна, но жест не укрепил доверия магистра.
Звучание голоса вызвало желание снять маску и увидеть лицо неофита, форму его губ, выражение глаз, но сделать этого было нельзя. Только его тело – полуобнажённое, ловкое, бесшумное – должно было сообщать графу о движениях чужой души. Не то, что чужак стремился показать, а то, что было действительно, скрыто.
И опять в голове мелькнула мысль – как странно, что ему выпало вести ритуал, посвящать совершенно неизвестного ему человека. Почему? Украденное письмо, спрятанное у всех на виду – вот кем был для магистра этот незнакомец. Это письмо и нужно был найти. Найти и прочитать.
- Сегодня здесь умрёт человек и родится зверь. Если это – не твоё желание, ты можешь уйти. Прямо сейчас.
Дверь по-прежнему открыта. Зияющий темнотой провал, как вход в мир иной. Или выход из него. Адепт мог поверить в это, если страх решительно затмил его сознание и лишил воли. Ещё ровным счётом ничего не произошло. Если Душелов не предупредил его о последствиях, о том, что сам факт его присутствия в зале посвящений определяет его судьбу.
По рядам братьев прошелестел шёпот. Живая панорама, окружившая полукольцом посвящаемого и его жертву. Одни расположились на шкурах и подушках, другие стояли, расслабленно опираясь на стены. Ждали, обернувшись в сторону неофита и хозяина церемонии. Десятки чёрных одинаковых масок. Десятки улыбок под ними, взволнованных и равнодушных взглядов. Каждый из них стоял там, перед возвышением, каждый спрашивал себя, готов ли он обрести свой настоящий облик, дать ему свободу?
- Но если это – твоё желание, ты должен остаться. Раб, которого ты видишь, предназначен тебе.
Интонация едва уловимо изменилась. Углы рта под маской приподнялись, обозначив усмешку.

По залу прокатилось рычание. Глухое, невнятно-звериное, от которого хлестнуло ознобом по спине.
«Он мой…»
Тени сгущались. Дёргались языки пламени, высекая искры. Белое тело на алтаре вторило их танцу, извиваясь, пытаясь облегчить острую животную муку. До слуха магистра долетали мольбы и звон цепей.
Минотавр протянул руку вперёд, повернув ладонь внутренней стороной вверх. Жест, приглашающий и зовущий одновременно. Он указывал мимо неофита на облитого золотисто-рыжим светом раба.
- Возьми его. Доставь удовольствие моим гостям.
Зал зашелестел снова. Затих. В воздухе разливалось напряжение, столь ощутимое, что его можно было резать ножом. Маски не шевелились. Казалось, они скрывают уже совсем не тех, кого видели изо дня в день в офисах и на улицах, в залах на светских раутах, в клубах, не тех, кого окружали любящие домочадцы, многочисленные друзья, товарищи и враги.
Это были первые из них. Плечом к плечу стояли рыцари и крестьяне, купцы и бродяги, мучители и убийцы. Одно дыхание на всех. Пьянящая сила и возбуждение в сильных упругих мышцах змеистого, шелковисто-чёрного, многоглазого тела, опоясавшего зал. Похоть была всего лишь тем золотым ключом, который открывал дверь, ведущую прочь из затхлой тесной темницы. Сразу за дверью – обрыв. Полёт был головокружительно страшен и неизбежен.
Вацлав изучал лицо адепта, пока тот не отвернулся. Тогда только он увидел Ульриха, вышедшего к кромке круга. Мистик, кажется, не отдавал себе отчёта в том, что так ясно сейчас читалось в его движениях. А если бы и отдавал, разве ему было бы не всё равно? Это был его праздник.
Минотавр вновь обратился к посвящаемому.
- Ты вправе решить его судьбу. Взгляни на эти предметы, на алтаре.
Он указал на семь предметов, разъясняя их предназначение. Объяснил, что в кувшине и амфоре.
Голос плыл над головами, в сумраке, где таял запах горячего воска и горьковатых курений. Человек-зверь не сказал главного. Он утаил смысл происходящего. Адепт должен был не просто подчинить себе тело этого юноши, и без того невыносимо возбуждённого. Зрелище не просто должно было удовлетворить присутствующих. Он должен был принять жертву. Его собственное удовольствие должно было быть настолько неприкрытым, чтобы не осталось ни малейших сомнений в правильности выбора.
- У тебя есть только час.
От общей массы гостей отделилась миниатюрная фигурка в плаще с серебристой каймой. Если бы не отсутствие перчаток на руках и переваливающаяся походка, присущая большинству карликов, его можно было бы принять за ребёнка.
В руках у Гойи были греческие водяные часы, которые он установил на специальном возвышении в стороне от алтаря. Когда вся вода перетечёт из верхнего сосуда в нижний, время адепта закончится.
Вацлав облокотился на ручку кресла, расслабленно отклонившись к шкурам, прикрывавшим спинку мебели.
Он едва заметно кивнул, и древние часы ожили, по капле отсчитывая секунды.

ООС: часы