Прага, 2013 год. Время: события начинаются 17 мая, в городе всю неделю обещают грозы.

…С хлюпающими звуками ноги, обутые в крокодиловую кожу, вскрывали лужи. Хмурый прохожий, насвистывая вестерновый мотивчик, шёл вдоль по Целетной. Очки-авиаторы на хищном носу. Серый летний  тренч «Burberry» совсем отсырел и выглядел ничем не лучше половой тряпки цвета недовольного пражского неба. Рука сжимала кейс, тонкие смуглые пальцы аж побелели, разве что трещинами не пошли. На лице: маска Будды, пресная улыбка в сторону гогочущих пшеков за столиками, заныканными под зонты в углах Фруктовой площади. Двенадцать часов перелёта с другого конца света, откуда ей взяться – любви к людям, после тряски над океаном по соседству с болтливыми янки? Бюро ритуальных услуг выперлось под взгляд со всей помпезностью грузной  мадам, не лишённой, впрочем, некоей привлекательности к своим ста годам: Чёрная Мадонна торчала из арки, с зарёванными глазами и томно приоткрытым ртом. Такое выражение пошло бы роскошной бляди после тяжкой ночи, пошло бы матёрому жиголо с членом в заднице, да кому угодно, наделённому сексуальной привлекательностью, но не святой. Бюро обреталось в здании «У Чёрной Богоматери», после недавнего переезда, поближе к музею кубизма. Видимо, стаааайл (говорить с предыханием). Видимо, гробы стали резко дорожать (хитрость из вчерашней газеты). Мутные потёки дождя струились по ржавому, выпуклому фасаду, по огромным окнам, красили мансарду в лак, и та блестела негритянской лысиной. Варга в кои-то веки радовался дождю: место выпаса туристов выглядело очаровательно голеньким, благоразумный народец ждал просвета от скуксившейся Праги, знака, откровения, чтобы подхватить «мыльницы» и ринуться на баталию за лучший вид мрачноватого здания в объективе.  Чуть поморщился, упираясь в дверь, но рука уже сдёрнула очки с переносицы, потёрла красный след, и тронула звонок. «Закрыто». На «закрыто» у него были аргументы наличными и вид человека, который мало того, что отказов не принимает, но ещё и выглядит так, будто пустит пулю в лоб и нищенке, и попу, да хоть господу богу. Господи, да что же за неделя омерзительная такая… .  Закурил. Заглянул в себя, в полупустую сердечную сумку с прохудившимся дном. Тщательно отыскал спокойствие и невозмутимость. Отодвинул за подклад стопку записок, перевязанную телефонным шнуром, пачку папирос без фильтра, таких горьких, что скулы сводит. Синдром Мёбиуса – сказал себе, синдром роуд-муви, синдром, передающийся цыганским семенем, кочующим по весям и мирам, ничего существенного.  Исчезать – было его призванием, целоваться с бритвой во рту на острие ножа – подкожной страстью. Как же убрать всю эту червоточину из горячей, пропахшей солнцем и зверьём кровищи?  Куда их сунуть? В гроб. В гроб, под сырец земли,  к червякам и освещённому дереву, в саркофаг костюма.
Столбик пепла на конце сигареты нарастал, а открывать не спешили.  Скрип ставен от ветра. Вот, стой, как сиротка у последнего приюта. Перебрал в голове варианты: в Нью-Орлеане состригут и серьгу за то, что он хочет, в Камеруне скальп снимут, без разговоров, в Мексике лежит труп, завёрнутый в гостиничную простынь, с дыркой вместо сердца и пряником удостоверения… . Стоял, чужой, чужеродно-смуглый везде, где не плевать на оттенки и масти. Знобило под холодной тканью, неуместной на теле, вызолоченном зноем. Жгла ссадина на лопатке и подранные костяшки.
Богородица явилась. Крепко-сбитая, гладко-выбритая, в модном чёрном костюме, с узлом шарфа на шее, замусоленной цигаркой в зубах и исполинским ростом в два. На два. Благодать с уст полилась через щель в приоткрытой на цепочку двери:
-Вы слепой или эстонец? Написали ведь – «закрыто». На пяти языках. 
Перебил сразу, чешский имел привычку налипать на зубы как ириска, с первой же фразы. И не отделаешься просто так.
-Мне назначено паном Каберле на два,- выбросил сигарету в сторону и та с шипением погасла на мокрой мостовой.  –Дело срочное. Труп теряет товарный вид, ещё минута ожидания и ни о каких открытых гробах и речи не пойдёт. Так что, милейший, я жду, пока Вы отойдёте уточнять, но не более того.
-Сэр Варга? – с сомнением протянул элегантный верзила, эдакий доморощенный Франкенштейн, обозревая и серый костюм в мокрую полоску, и взъерошенные волосы, словно вердикт выносил: годен или нет. Как на приём к королеве-матери. Сэр? Мать же твою, сэр… –Заходите, - что-то для себя, видимо, решил, и теперь тон грудного прокуренного баса стал на терцию вежливей, весело прозвенела цепь и створка «У Золотой Клети» приоткрылась радушней, чем ворота Ада.
Ещё немного любезности, пара росчерков в посещении, проверка паспорта и  свеженького свидетельства о смерти с красивым почерком. Ни капли удивления и «покойник», преследуемый тяжкими шагами провожатого, вступил на порог кабинета, украшенного табличкой: «Жоска Каберле». Ни тебе генеральный директор, ни тебе президент компании, ни медвежьей лапки, прибитой к косяку. Цыган вошёл, избавляясь от мокрого плаща и сразу же закрыл дверь за собою, пресекая попытку его остановить. Терпеть не мог присутствия за спиной.
За столом восседал мертвяк. Иначе бы охарактеризовать пана - похоронных дел мастера, у Имре бы язык не повернулся. Красивый мертвяк, только-только душа отлетела: и глаза закрыты, и костюм траурный, и кожа голубовато-прозрачная, такая, что сосуды можно поднапрячься и разглядеть. И это имя…. Порнографическое. Жоска что? Каберне? Кобель…рле? В общем, чистый порок, а не имя. «Добри дэн» присох к нёбу. Неспешно закурил, прошёлся до занятных часов с огромным маятником, осмотрелся и только потом сел в кресло, двигая к себе пепельницу. Беззастенчиво, как дамочки с рентгеном на выпуклости между мужичьих ног, разглядывал посмертную маску лица, запёкшиеся иероглифом губы. Долго. Не меньше минут пятнадцати, пока часы не исторгли громогласные удары. Спасибо выдержке, иначе бы застрелил кукушку.

__________
Мотивчик.

Отредактировано Имре Варга (27-11-2011 22:04:46)