Вацлав кивнул  на просьбу,  и прислуга засуетилась, ставя пленника «в позу», оголяя его  задницу  на всеобщее обозрение.  Откровенно, развратно,  пошло  раздвинутые ягодицы, приглашающие  трахнуть  их любому, кто  получит на это право. Обычно на «покупателей»  это действовало безотказно, подстегивая  животные инстинкты, ломающие барьеры  и так червленого налета цивилизованности. Отреагировал бы на это и Либор, не будь этот конкретный «олень» для него из разряда  особенных. Но  сейчас ему было любопытней наблюдать  за братом. А того, кажется, окончательно развезло. Он сочился похотью, как кобелек – первогодок, потряхивал задницей, пытался тереться гениталиями о руку Магистра. И… к некоторому удивлению самого Горака, всколыхнувшаяся было, оскалившая зубы  злость глухо заворчала, покрутилась  на месте потревоженным  стороженным псом, улеглась и заснула, уступая место спокойной, заинтересованной созерцательности.  Что тому было причиной, сложно сказать, но … скорее всего, скинутая толи наркотиком, толи пленом и унижением ненужная, матрёшечно - крашеная  шелуха княжеского гонора, бездумного вызова, которым любил грешить братец. Сейчас куда как больше был виден молодой мужчина, попавший… если называть вещи своими именами… в большую жопу.  Он был живее и естественнее того лощеного манекена, ходившего по Бероне в день приезда.
«Вода? Д-да…дайте», - опрометчиво кинутые слова вывели из состояния задумчивости. 
Затянувшись сигаретой, мужчина передернул плечами, кинул быстрый взгляд на врача, державшего клизму, на пленника, потом попытался перехватить, удержать  взгляд Мясника.
*Вацлав, не надо "воды"…лишнее…»
Увы, увы, диктовать что-либо Магистру на аукционе было бы безумием. Субординация, устои Клуба  не позволяли подобной роскоши.   А извращенность и непредсказуемость Черного не знали границ. Кому, как не Авиценне было это знать, после стольких – то лет общения.  Знал, и все равно никогда не мог на сто процентов предсказать его реакцию. Мог только попросить взглядом, и то, если тени гостиной не поглотили его. 
Как бы там ни было, надо было принимать решение –отказаться от задания, или….
«Черт бы подрал тебя, Карстен»
Меньше всего хотелось сейчас подставлять спину под плеть. Особенно человеку, который на дух не выносил боль, никогда не понимал, как другие могут умудряться получать от нее удовольствие.
Но.. Берона.
В этом слове было заключено слишком много, чтобы сказать «нет». Сломав о хрусталь  недокуренную  сигарету, Авиценна поднялся с дивана, аккуратно снял смокинг, небрежно кинул на спинку. Выковырял запонки из петель, звонко ссыпал в чистую пепельницу платину, стащил рубашку, белым, шелковым  пятном покрывшую черноту пиджака.
«До щиколоток, говоришь?  А ты уверен, что в таком состоянии хоть что-то увидишь?»
Криво усмехнулся, развязывая шнурки ботинок. Было бы полным безумием поить собственной кровью  брюки, трусы, и ждать, когда она дотечет до ступней. Лишь сняв штаны и носки, Ибн Сина вспомнил о чулках и подвязках, кефирно белеющих на темном, подвернутом заботливыми руками пани Ядвиги у паха,   капроне.
И тут же перед глазами всплыла ехидная улыбочка Синдбада. Сев снова на диван, Либор неторопливо и , едва ли не демонстративно стащил с ног подвязки и чулки. Самозабвенно почесал поросшие  редкой,   жесткой порослью голени, что-то не громко сказал слуге, и сосредоточенно засопел, мастеря из чулка «гвоздичку».   Получилось так себе, но на «икебану» времени не было. Подхватив «изделие», второй чулок и подвязки, мужчина подошел к вольготно развалившемуся на диване ехидному засранцу. Лучезарно улыбнулся, склонился над ним и любовно вставил «цветочек» в петлицу.
-Я тебя за язык не тянул, Синдбад. Три пары чулок вот этого размера отдашь Магистру. Я при случае заберу у него. Подвязки… подвязки к ним на твой вкус.
«Ы-хы-хы. Вот и будет подарок  пани Ядвиге на Рождество. Одной головной болью меньше. Поди-ка, побегай, Синдбад, поищи ее размерчик, раз обещал»
Кинув одну из подвязок на колени «эльфоухому» Авиценна продолжил демарш вдоль дивана, подходя к подоспевшему   с подносом слуге. Сложив второй чулок на поднос, мужчина увенчал стакан кефира  кружевной резинкой и, шлепая босыми ногами по ковру,  балансируя подносом, как циркач на арене,  подал  «угощение»  хозяину аукциона.
-Как видишь , я выполнил твое третье условие, Мясник. Прошу.
В темных глазах в прорезях маски мелькнули ехидные искорки. А может… может,  просто зрачок поймал отсвет одной из ламп, освещавших диваны.

Отредактировано Либор Горак (01-12-2011 00:52:20)

Марьян сосредоточенно слушал хриплый голос Шварценберга, озвучивающего задание,  и внимательно разглядывал говорящего и Магистра, окружившего его своей заботой. Мясник ловко, но неторопливо занимался одеждой жертвы, создавая более «товарный» вид, но дальнейшие его действия и приказы,  вызвали у Эфы недоумение. Клизмировать жертву прямо в процессе аукциона?  Неужели было сложно подготовить Шварценберга до торгов или уж оставить эту процедуру на совесть победителя. В испражнениях и очищении организма не было никакой эстетики…К тому же, опьяненный афродизиаком, накаченный водой, удерживаемый в не самом удобном положении, как мог Шварценберг принимать решение о победителе, если даже не был в состоянии видеть происходящее?
Тем временем внимание спортсмена было отвлечено появившимися в зале слугами, внесших волшебную коллекцию для любителей острых болезненных ощущений, словно намекая, что пора уже принимать брошенный ему и каждому из участников торгов вызов, или отказываться от поединка.
Шварценберг был слишком привлекательным товаром, что бы опустить руки и не бороться за него.
С детства привыкший к суровым телесным наказаниям, постоянно поучаемый тяжелой рукой отца, в которой зачастую могла оказаться широкая полоска ремня или, хуже того – длинная стальная линейка, Марьян научился терпеть боль, но ярым ее фанатом не был. Плеткой, а именно это оружие было представлено в большей мере, спортсмен, если быть откровенным, никогда ранее не пользовался. Опасное оружие в неумелых руках. Была еще одна причина, по которой фехтовальщик всерьез задумался о выборе не самого стандартного атрибута самобичевания. Шрамы…От переплетенных веревок и кожаных полос остаются характерные следы, причем, если рвать кожу до крови, которую требовал Шварценберг,  рубцы не рассосутся и до конца жизни. И любой медик сразу определит, чем именно нанесены эти шрамы. Доменски мог пропустить пару грядущих соревнований, тем самым избежав обычного в таком случае медосмотра, но ставить крест на своей карьере или в очередной раз подставляться прессе, он не собирался. После недавнего скандала еще одно появление фехтовальщика на страницах журналов и газет, теперь в качестве извращенца-мазохиста, точно не добавит популярности… Но и отступать мужчина не планировал.
Необходимо было подобрать тот вид оружия, которое фехтовальщик смог бы без труда контролировать даже в момент притупления сознания. Розги. Своей упругостью и в то же время гибкостью березовые пруты вполне напоминали рапиру. По крайней мере, можно было просчитать силу удара и четко контролировать направление движения, полосуя свою спину. В арсенале Черного все розги были «бархатными», отлично зачищенными, без травмоопасных неровностей. Удары такими прутами оставили бы гематомы, но не шрамы. Правда, был и серьезный минус – чтобы запороть себя до крови, придется потратить не пять – десять минут, а процедура, несмотря на безопасность, крайне болезненна.
Все так же молча наблюдая за действиями своих соперников, коих уже оказалось двое, Доменски поднялся с дивана, который тут же был отодвинут расторопными безмолвными слугами. Неспешно расстегнув и сняв смокинг, а за ним и рубашку, Эфа аккуратно сложил их на спинке ближайшего кресла. Один из участников аукциона явно предпочитал эпатировать публику – под его брюками оказались чулки. « У каждого свои пристрастия», -усмехнулся про себя Доменски, направляясь к арсеналу и одарив коротким взглядом вставшего у стены второго конкурента. Тот выбрал более классический метод – плеть и спина. Отличная пара, хотя полосовать свои бедра и ягодицы, исходя из формулировки задания, было явно выгоднее. Эфа бы всерьез задумался о демонстрации собственной задницы, да только вот не видел в этом особого смысла. Шварценберг хотел крови и боли для своих мучителей, а не любоваться на вымазанные в багровой жидкости мужские щиколотки. Что ж, жертва в праве была потребовать и более жестокого испытания, но, Карстен, несмотря на свое состояние, видимо, понимал, что даже за такую выходку ему светят «райские» удовольствия после торгов. Кто бы ни оказался победителем, не возникало сомнений, что эту порку блондину припомнят как следует, и, скорее всего, не один раз.
Кисть, затянутая в тонкую черную кожу перчатки уверенно легла на одну из розог. Главное – пустить кровь, дальше все будет проще. Сделав  услужливо поданным ему ножом несколько зарубок на идеально выровненной поверхности, Доменски оперся левой  рукой о спинку ближайшего кресла. Пальцы уверенно сжались на непривычно тонкой рукояти, но перед первым ударом, Эфа обвел взглядом всю комнату и присутствующих в ней мужчин. Магистр и его послушные слуги вовсю занимались распростертым лицом вниз Шварценбергом, лишая его возможности видеть происходящее действо, Красава и новенький пока еще не определились с выбором, у стены уже началась экзекуция, и было бы интересно понаблюдать за ее исполнением, да только пора было самому приступать к самой неприятной части торгов. С другой стороны – разве не за этим Доменски вступил в клуб? Опасное соревнование, где ставка на кону – чья-то жизнь. Хотя сейчас все выглядело как нелепый фарс.
Марьян опусти голову, чуть нагибаясь вперед, и с размаху опустил упругий прут на свои лопатки, сразу поворачивая его зазубренной стороной, примеряясь к непривычной легкости и динамике необычного клинка в своей руке. Первый удар вышел хлестким, но боль была вполне терпимой, даже, несмотря на впившиеся в кожу острые деревянные коготки. Кровь, даже если и выступила, явно не могла политься струями после такой «нежности». Следовало чуть сильнее отводить руку в сторону, и выворачивать кисть, направляя удары в район плеч и лопаток. Отсчитав мысленно до десяти, крепко сжав зубы, мужчина вновь опустил розгу, обжигая кожу вторично. Еще десять секунд, чтобы унять вполне терпимые волны боли, а затем – резкий, хлесткий удар с оттягом, так, чтобы зазубрины точно вспороли светлую не привыкшую к такому обращению кожу спины. Вот теперь он сполна ощутил все богатство болевых ощущений – искрами по нервам ударили разбитые сосуды. Десять счетов, за которые можно выровнять дыхание и прислушаться к ощущениям разгоряченной первыми ударами спины. Да, по травмированной коже теплыми, пока еще неуверенными струйками зазмеилась кровь. Сжав зубы, Эфа вновь занес руку для удара, отмечая для себя, что нужно не переставать считать. Любую боль проще перетерпеть, когда ты сконцентрирован на чем-то еще. Один, два, три, четыре …десять. «Бархатная» сторона розги все чаще ложилась на нанесенные до этого раны, тем самым не давая крови сворачиваться, заставляя течь драгоценную жидкость активнее. Светлый березовый прут уже через несколько минут побагровел по центру, а кончики окрасились нежно розовым. Пальцы спортсмена, сжимающие спинку кресла онемели, взгляд застыл на рисунке ковра, плечи непроизвольно вздрагивали при каждом ударе, но Эфа не останавливался. Хлесткие ожоги накладывались один на другой, полосуя уже порядком истерзанную кожу, но прут, направляемый твердой уверенной рукой,  зачастую ложился не зазубренным концом. Набухшая от крови розга вскоре пошла волокнами, и мужчине пришлось на время остановиться. «Ублюдок… неужто ты этого действительно стоишь?», - мелькнула шальная мысль, но Доменски не привык отступать. Передышка была короткой – любезные слуги почти мгновенно вложили в его руку свежую розгу. Более жесткий свежий прут, слишком хлестко вписавшийся в старые раны, выбил из груди спортсмена тихий стон. Несмотря на то, что зазубрин на нем не было, более ласковым его прикосновения к вспухшей гематомами окровавленной коже не стали. Вся спина от плеч до поясницы стала такой чувствительной, словно оголенный нерв, но прут продолжал безжалостно ее терзать. «Чтобы победить нужно много крови – хорошо. Будет тебе кровь, Карстен», - дыхание уже давно сбилось, тело стонало от непривычной боли, но сознание оставалось на удивление ясным. Рррраз – с каждой новой десяткой, отсчитываемой уже хриплым шепотом, все сложнее становилось заставлять себя поднимать руку. Кровь не минует преграду нижнего белья и брюк, Эфа это прекрасно понимал, но ее было более чем достаточно. Алые змейки опоясывали тренированное тело спортсмена, скатываясь по рельефному торсу, расчерчивая тяжело вздымающуюся грудь и роняя капли на дорогой ковер. Все.
Спина скорее всего сейчас являла ужасное зрелище, но не зря розги служили наказанием для детей, спортсмен был уверен – серьезных шрамов после такой экзекуции, за исключением, может быть нескольких глубоких следов от зазубрин, не останется.
Разжав онемевшие, непослушные пальцы левой руки, Доменски выпрямился, обозначая финал своего задания.

Отредактировано Марьян Доменски (01-12-2011 07:20:34)

- Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья
И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья; - Слишком театрально? Ференци не спорил, но именно эти слова он произнес вслух, в ответ на вопрос Карстена о грешниках. Ответ на мысленный вопрос многих, нет, каждого из присутствующих был дан. Что же не самый худший из возможных вариантов, но кто готов был располосовать свою спину, оставляя  позорное клеймо на всю жизнь? Глаза цвета лезвия гильотины прошлись по лицам присутствующих, пытаясь понять их реакцию. Согласятся или пустят льнущего к рукам Мясника мужчины, в расход? Молодой, красивый, здоровый - таких много, прелесть этого в том, что он являлся призом, который хотел получить себе каждый из присутствующих или уже не каждый?
Первым решился Горак, ломая то ли себе хребет, то ли сигарету о край хрусталя.
«Заинтересован в его судьбе Ибн Сина или это простая игра света и тени?» Чуть прищурив глаза, Ференци изучил лицо Либора, перед тем как вернуть внимание обратно Карстену.
Затуманенное сознание молодого князя, было для него сейчас самым опасным врагом. Сначала задание, которое пробуждало кипучую, всепоглощающую злость.  Боль, репутация, забота о внешнем виде  или что-то иное, у каждого свои мотивы, злость как последствие. Расплата за наглость – как итог. Потом провокация Мясника. Бросив взгляд на клизму, Йохан не сомневался, что она не останется без дела. По мнению Красавы Вацлав воспользовался состоянием пленника.
Но он отвлекся, а тем временем…. Растеряв свою напускную холодность, Йохан не удержал взлетевшие, в немом удивлении, брови. На том месте, где всего минуту назад стоял Авиценна, оказался обнаженный, коренастый мужчина в чулках. Ничего необычного, за исключением…
«Остановись мгновение ты прекрасно»
Подавшись вперед, Красава сел на край кресла, сцепляя пальцы в замок и кладя на них свой подбородок. Взгляд безотрывно следовал узору кружева чулок, что так соблазнительно, нежно обхватывали изуродованную шрамом ногу Либора. Сначала показалась одна, а стоило Авиенне пошевелиться, из-за нее стыдливо выглянула другая.  Он мог поклясться, что готов часами снимать эту нежную ткань с грубой, волосатой ноги мужчины и надевать ее обратно, терпеливо укладывать волоски и следить, чтобы не один не нарушил целостность тонкой ткани. Он уже чувствовал эту ткань под своей ладонью.
- Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена? – Сглотнув вставший в горле ком, Красава с трудом поднял глаза на лицо Либора. – Ибн Сина, а ты за сколько продаешься?
Губы сами собой растянулись в улыбке. Кажется его клинит или это фетиш на кружева подхваченный, как какое-то венерическое заболевание от Томаша?
Определенно на этот аукцион стоило явиться, лишь ради этого.
В отличие от остальных Красава не спешил разоблачаться. Оставшись на своем месте, он лениво пошевелился, возвращаясь к первоначальному своему месторасположению в кресле. Сел как ему было удобней и замер, рассматривая истекающего соками Карстена.  Тело трясло от внутреннего возбуждения, давления грозящего разорвать человеческое тело изнутри, внутренний жар так сильно накалил тело, что сочившийся через поры пот не в силах был затушить этот пожар. Знакомое чувство. Прикрыв глаза, Йохан слушал, как шумно вырывается из легких воздух. Проходит по заковыристым коридорам тела, сотворенным рукой фантастического бога или эволюции,   и с шумом выходит из разомкнутых, влажных губ.
Для себя он все решил. Порка страшнее, щипцов медленно вырывающих один зуб за другим? Может пилы, острыми зубами, подобно сторожевому псу, вгрызающемуся в белые кости?  С остальными проблемами он будет разбираться по мере их поступления. Просто все надо сделать правильно. Не спешить, бездумно уродуя себя, а все тщательно продумать.  Потерев все еще болящие, несмотря на их отсутствие, пальцы Ференци поднялся. Каково условие еще раз? Бить себя пока кровь не потечет по щиколотки. При этом остаться стоять.
Значит брюки долой – ткань только впитает в себя кровь, замедляя ее течение и заставляя сделать на два удара больше. Сняв с себя одежду, открывая шрамированый, мощный корпус и крепкие ноги, Красава аккуратно сложил одежду и подошел к предложенному выбору, орудий пыток. Чего тут только не было, но в своей голове Ференци уже представил, что ему требуется и искал искомое.
Взгляд упал на тонкие хлысты «конского волоса», имеющие свойство впиваться или резать кожу. Эти тонкие хлысты были под стать пачке лезвий. Его задачей было пробить кожу при минимальных повреждениях и большой потери крови.
Оценив рукоять выбранной плети, Ференци проверил баланс. Хвосты черной водой провисали под одинаковым углом к полу, не клонясь в сторону.  Хвосты короткие, плетью будет проще управлять, выше точность попадания. В качестве бонуса, чтобы ускорить процесс и углубить будущую рану, венгр повязал на несколько хвостов металлическое грузило размером с ноготь указательного пальца новорожденного.
Отойдя в сторону, чтобы не мешать другим, Йохан повернулся лицом к стене, рисуя перед собой только одному ему видимые картины. Ганц – призрак его отца, опускал руку только когда уставал, выпуская на волю своих демонов. Вспомнился тоже…
Большой палец лег вдоль рукояти сверху, мышцы спины напряглись, нарочно подставляясь под удар. Подняв руку, Ференци резко выдохнул.
Рука с занесенной плетью вздрогнула. Решил то решил, но как сложно смириться с мыслью. Невозможно привыкнуть к разрывающей тело боли.
- Проклятье.
Ударил, два раза. Мышцы на руке вздулись, крестом расчерчивая воздух перед собой, заканчивая невидимые штрихи на лопатках мужчины. Хвосты будто руки любимой женщины обхватили плечи венгра, текучим, обманчиво мягким движением отпуская их во второй раз. Они оставили тонкие, множественные царапины на плечах Ференци. Тонкие и глубокие, на фоне нескольких рваных полос – следов примотанных шариков грузил. Кожа лопнула под силой, вложенной в удар. В голове взорвалось солнце, боль пришла не сразу. Выгнувшись, Ференци сильнее стиснул рукоять послушной плети и зарычал раненым зверем. Зубы не размыкал, боясь откусить себе язык. Дышал - громко, жадно втягивая в себя воздух, еще и еще…
Губы побелели, глаза смотрели в одну точку на стене.
«Нельзя думать, нельзя, чем дольше будешь думать, тем сложнее будет нанести новый удар. Нужно как минимум еще два на каждую лопатку.» Все повторял для себя Ференци.
Послышался свист, хвосты разбросали капли крови на рядом стоявшую мебель. Повторив проделанное им ранее движением, Ференци еще раз расчертил воздух, нанося еще два удара  по тем же самым местам. По его расчетам шрамы должны остаться только на плечах и лопатках. Уцепившись за эту мысль, Красава поднял голову, прикрывая глаза, и тут же хлопнул себя по щеке, не давая впасть в забытье.
Еще раз, еще один. Втянув в себя воздух, венгр полубезумными глазами смотрел в стенку, пытаясь вызвать одну из множества картин, в своей памяти. Очертания смазывались, изображение тускнело.
Еще удар, один как два. Как он и обещал самому себе последний. Перед глазами стояла ухмыляющаяся рожа головореза, с противным скрипом пилящего его кости, где-то там в воспоминаниях. Ничего радостней вспомнить не удавалось.
Из множества тонких ниточек глубоких порезов хлынула кровь, позвоночник скрутила особенно сильная судорога боли, заставляя мужчину упереться руками в колени, пережидать ее. Стоя на пошатывающихся ногах, Ференци жалел о последних двух ударах. Не было никаких десять, двадцать, пятьдесят. Всего шесть ударов, этого было более чем достаточно. Короткие хвосты не задели каньон позвоночника, все удары пришлись на лопатки. От них исходили волны боли, распространяющиеся по спине, крутя мышцы. Венгр старался, лишний раз не двигать шеей и руками дыба не натягивать кожу. Со второй попытки Йохан выпрямился. Он молчал, восстанавливая дыхание и не открывая глаз, опасаясь, что весь мир перевернется и он вместе с ним. Сильное тело сверкало от пота, из кровавых губ, разомкнувшихся ран стекала кровь. Обагряя спину, она текла вдоль позвоночника, по бедрам, до щиколоток. Он стоял.

Сев, Томаш постарался не двигаться. Каждое движение вызывало нестерпимую боль в спине и очередную волну тошноты. Вероятно, повреждения были очень сильными, но Томаш не смог бы оценить урон, даже если бы захотел – глаз на затылке, увы, не имел. Хоть удары и перестали сыпаться на его спину, легче ему не стало. Боль прожигала тело насквозь, даже каждый вдох давался с трудом, будто бы что-то неумолимо сдавило грудную клетку. Один из участников подал Томашу бокал вина, тот взял, благодарно кивнув, но не сделал из него ни одного глотка. Его мутный взгляд скользнул по комнате, по статным окровавленным фигурам. Удивительное дело, но каждый из них стоял на своих двух, терпеливо ожидая вердикта. В затуманенном болью сознании промелькнула смехотворная мысль – не накачаны ли уважаемые паны обезболивающим? Или вероятно это все алкоголь? Наверное, Томашу тоже стоило бы принять на душу, чтобы обзавестись слоновьей шкурой.
Томаш усмехнулся, скорее сам себе, приветствуя накатившую волной обиду, ибо по сути уже проиграл. Ведь почти все паны стояли, а Томаш сидел.
Новый приступ тошноты и головокружения заставили его уронить голову на согнутые в локтях руки. Перед глазами цветные круги, неприятный холодный пот окутал все тело дышать по-прежнему трудно.
«Не стоило это того, не стоило…»
Через минуту или чуть больше, сознание Дворского отключилось.

- Пан, как вы себя чувствуете? – один из слуг, аккуратно коснулся пальцами плеча гостя, заподозрив что-то неладное – Тень походил на тряпичную куклу, небрежно брошенную на отодвинутый стул. Не получив ответа или любого другого сигнала, свидетельствовавшем о «добром здравии», если таковое словосочетание вообще можно было применить к даной ситуации, он подозвал еще двоих, не привлекая особого внимание окружающих.
- У него обморок, помоги мне, надо его на пол уложить, - двое взяли Томаша подмышки и аккуратно опустили его на пол. Тень уставился в потолок стеклянными черными глазами и со стороны имел сходство с трупом – его выдавала только размерено вздрагивающая грудная клетк и робкий сердечный ритм. Слуги засуетились вокруг, оказывая первую помощь. В таких случаях всегда была опасность болевого шока, который в свою очередь мог оказаться смертельным. Если судьба жертв здесь мало кого интересовала, то члены клуба были уважаемыми людьми и за внезапную смерть магистр никого из них по голове не погладит. Нашатырный спирт и инъекции сильного обезболивающего, привели Томаша в чувства. Его перевернули на бок, задали несколько вопросов и, удостоверившись, что пациент скорее жив, чем мертв, позволили встать, откликнувшись на требование пана.
Тень понимал, что уже не игрок, однако досидеть до конца аукциона был обязан. По этой же причине он отказался от перевязки. Хотя было и еще одно, он еще не знал, как будет объясняться с женой и потому, любые вмешательства могут выйти ему боком. Слуги помогли ему встать и усадили на свободную кушетку, спину накрыли широким лоскутом марли, сложив ее в несколько раз.
Положив на колени подушку, и облокотившись на нее, Томаш бросил безразличный взгляд на лот, который теперь не представлял для него ровным счетом никакой ценности.
«Повезло тебе сучонок, выбрал бы меня и мы с тобой отправились бы в лес. Только ты, я и дробовик…»
Подавив вздох разочарования, взглянул на Вацлава, на секунду поймав его взгляд…

Отредактировано Томаш Дворский (04-12-2011 11:05:20)

ООС. Выбор я делал с помощью бумажек с именами, ссыпанных в шляпу. Тянул на удачу.

- С ней всё хорошо, господин Шварценберг. Нас интересуете только Вы - облегчение, безумное, пробившееся сквозь наркотический туман, заставило длинно выдохнуть и прикрыть глаза. Все остальное не важно. ИХ не интересует сестра. Кто бы они ни были. Мысль, что мужчина мог ему соврать, в голову не пришла. Сейчас Карстен не был способен слышать голос мнительности. Все. Хорошо. Он расслабился, не открывая глаз и часто дыша, приоткрыв сухие губы. Воды ему так и не дали, впрочем Карстен о ней уже не думал. Он вообще не думал, потерял эту способность. Князь чувствовал себя тряпичной куклой с ватой вместо мозгов. Тело мелко подрагивало от возбуждения, бросало то в жар, то в холод, кожа лоснилась от пота, волосы намокли, прилипая ко лбу, член пульсировал от болезненного напряжений, сводя все ощущения к животному неестественному вожделению, которое никак не удовлетворить. Закусил губу, снова тронув ранку на нижней, потерся щекой о ворс ковра, даже не заметив, что руки, которые удерживали его, исчезли. Вокруг что-то происходило, какие-то звуки, крики, металлический запах - все это не могло пробиться за слой тумана, что укрывал сейчас сознание Карстена, запертого в маленьком личном мирке, где главное было - скинуть сексуальное напряжение. По телу прошла дрожь, вырывая тихий стон. Мужчина медленно выпрямился, ложась на пол, охнул, когда член оказался зажатым между ковром и его животом. Неудобно, руки мешают, ноги - тоже, все мешает. Жарко, а потом холодно. И снова жарко. Сердце стучало тяжелыми ударами в ушах, воздух вырывался сквозь сжатые зубы - жаркий воздух. А потом  вата начала медленно таять - прямо как сахарная, если ее зажать в руке - оставляя после себя противную липкую сладость, что еще окутывало его тело, заставляя вздрагивать и резко выдыхать, свернувшись внизу живота неудовлетворенным желанием. Мышцы - до этого напряженные, вдруг сами расслабились, оставляя мерзостное чувство слабости - как после очень жесткой тренировки, когда не рассчитал свои силы.
У мира стали появляться краски, вкус, запах. Картинка перед глазами обрела четкость - он видел мужчин в масках...снявших свои черные фраки,  иссеченные спины и кровь на коже. Красное на белом. В виске запульсировала боль. У этого всего была цель. И он ее знал. Ему говорили. Вот только бы вспомнить.  Herrgott!* Они психи...ненормальные извращенцы, спрятавшиеся за масками и тенями. Они били себя...потому что он так сказал? Не-ет... Потому что это его цена. Цена Карстена Шварценберга. В затылок словно вогнали раскаленный болт. Желудок сжался, подкатив к горлу комок, что оставил привкус желчи в слюне.   Уперся лбом в пол, тяжело дыша. Слабость мешала сосредоточиться. Улыбнулся слабо - зато с Элли все в порядке. Им нужен только он. Карстен понимал, что ему должно  быть страшно, но с чувствами сегодня все было не предсказуемо. Слабость, разбитость и неудовлетворение сделали все, чтобы ему стало все равно. Абсолютно. Все происходящее стало напоминать кадры из фильма. Это ведь не со мной? Или это продолжение наркотического бреда. А значит надо играть по правилам, если хочешь проснуться.  Повернул голову на бок, смотря снизу вверх на фигуры мужчин. Одному кажется стало плохо. Или это ему показалось? Без разницы.  Облизнул сухие губы, вспоминая как говорить. Голос вышел глухим и хриплым, а еще тихим. Почти шепот.
- В-выбрать...кого-то из вас...-прикрыл глаза,- мне... все рав...-не закончил, вскинув голову, - Пусть будет он...,- дернул подбородком, указав на ближайшую тень коренастого мужчины, что сейчас стоял к нему полу боком и видно было широкую наискось легшую через спину рану из которой кровь стекала вниз, уже успев пропитать ткань трусов и обвить красным ноги.

Со стороны Ференци раздавался громкий хруст. Жернова зубов терлись друг об друга, перемалывая   белые таблетки со звучным названием Викодин в муку. Профессор психологии, сидел на диване, в собственных штанах, задумчиво барабаня окровавленными пальцами ног по полу зала. Мощный торс перетянул бинтами  заботливый доктор, скрывая всю возбуждающую красоту от местного маньяка, он же лот. В таком состоянии князь вряд ли что-то увидел, скорее, тянул бумажку наобум из утопленного в афрозадиаке сознания оно же мозг. Информацию предоставляли глаза, но что они видели кроме своего колом стоящего члена?
«Лучше бы ты затопил его Маньяк, лучше бы затопил. Мозги бы прочистились». Кажется, Красава начинал понимать, что мог увидеть Карстен. Однобоко улыбнувшись Ференци,  отправил в рот новую «конфетку» M&M из той баночки, которую он с ловкостью беспризорника из Стамбула, стянул из сумки доктора. В последствии пропажу заметили, но проникнувшись позицией Ференци «Я тебе сейчас руку сломаю»; врач перестал настаивать на возвращении украденного. Кровопотеря и обезболивающие с наркотическим эффектом сказывалось. На том месте, где уже не было Горака, а был только бичом разобранный на составляющие стол, Йохан видел картину в лучших традициях Босха. Видел ее снова. Вычертив несколько кругов над своей головой, чуть не оказав помощь другим в самобичевании, Горак сломал себе спину. Когда зазвенело стекло, застонала дерево и напитки потоками хлынули из разбитых дамб стекла…. Йохан решил, -  Конец Либору. Ибн Сина своими стараниями переломил себе спину. Вышел из игры и можно просить забрать себе его ноги.
Осмотрев еще раз вызванную воображением картину рваной раны, Красава невольно сглотнул подступившую к горлу слюну. Между прочим. Неважно кто обронил, пусть это даже мышь сдохла. Из кармана пиджака накинутого ему на плечи, Ференци изъял небольшой кусочек плоти, что он хозяйственно подобрал с пола. Может это была даже его, кому интересно – он мог потом всех перекусать и ответить на этот раздирающий душу вопрос. Замотал в него новую таблетку обезболивающего, отправляя это незатейливое канапе себе в рот. Маньяк чувствовал себя как мальчишка, которому на Рождество, вместо увиденного в магазине самолета, любимые родители подарили пачку носков.
- Энтузиазм
Охотно я
Сравнил бы с устрицей, друзья:
Ведь если сей продукт
Не свеж -
То лучше ты его не ешь! – Наконец-то мысли сложились в слова. Ференци не вздыхал, не бился головой об стену и даже не опускался в глубины темной философии, сидел и переживал боль. Проиграл этот лот, ничего выиграет в следующий раз. О сделанном не жалел. Не первый раз он участвует в аукционе, надеялся и не последний. К чему жалеть о том, чего уже не исправишь? На старой шкуре прибавиться еще несколько шрамов и только. Он точно знал, что ничего себе повредил (доктор осмотрел и рассказал). О том, что Горак будет делать со своим выигрышем, Йохан не думал – победитель будет прав.
- В неверных отблесках денницы
Жизнь кружит, пляшет без стыда;
Теней проводит вереницы
И исчезает навсегда. – Это уже предназначалось Карстену. Надгробная речь или слова напутствия. Мысли все путались, не желая складываться в простую, человеческую речь. Устав от вида не доставшейся ему жертвы, Ференци повернулся к тому, кто ему все-таки достался. Скривив губы в намеке на улыбку, Красава протянул баночку к неподалеку сидящему Томашу.
- Конфетку хочешь? – Что-то он собирался сказать. Подняв очи и прочитав шпаргалку на обратной стороне своих век, он вспомнил. – С боевым крещением… Тень.
Поднялся. Хватит на сегодня. Ференци быстро привел себя в порядок, со стороны этого мужчину нельзя было заподозрить в недавнем самобичевании. Пока он одевался, несколько членов Клуба покинули зал. Сам профессор уходил одним из последних, в качестве прощания склонив голову перед Магистром и улыбнувшись Гораку, поздравляя простой улыбкой.

==== Куда-то.

Отредактировано Йохан Ференци (08-12-2011 00:17:29)

Боль нахлынула не сразу. Помедлив, как кокетливая сука, набивающая себе цену, она пропустила вперед шок,  мягкой, увесистой киянкой опустившейся на темечко. И лишь затем, выпустив когти, оскалив зубы, вгрызлась в живую плоть, раздирая истошно верещащие  от  крестца до плеча порванные нервные окончания. И это было хорошо. Промахнись он, повреди позвоночник, и блаженный, бесчувственный  покой тела был бы обеспечен навсегда. А так – рана. Да, болезненная, да большая, но резаная, не рваная. Как врач, Авиценна прекрасно знал, что такие срастаются на порядок легче и быстрее. Останется шрам? Херня, не мальчик с подиума.  Берона стоила и большего.
Продираясь сквозь канаты боли,  он услышал выбор лота. Выхватил мутным взглядом расплывающуюся фигуру брата, криво усмехнулся. Кто сейчас выбирал? Карстен? Вряд ли тот был в состоянии что-либо соображать. Судьба. Вертлявая, продажная, капризная и неверная пани Судьба неожиданно приласкала сегодня вниманием. Один шанс из пяти оказался его.
Еще не отошедший до конца от шока мужчина попытался сдвинуться с места, пошатнулся,  смял ладонью, пальцами пышную, как женская грудь, верхушку спинки кресла. Ища равновесия на качающемся корабельной палубой полу, шире расставил ноги, сгреб пригоршней с лица запоздалым градом катящийся пот и вперся взглядом в лицо Синдбада.  Он выиграл сегодня первый раунд сражения, куда как большего, чем едва ли не ребячливое соперничество с соклубником, но раскалывающийся  от боли мозг  ухватился за легкое, воздушное, по большому счету - никчемное. Черно-зрачковый  взгляд вклинился  в глаза Морехода. Побелевшие, прихваченные клыками губы растянулись в ехидной, насмешливой ухмылке. Пальцы больной руки сложились в говорящем и однозначном в  понимании жесте –«Fack»
«Сегодня я тебя сделал, Синдбад»
Справедливости ради надо сказать, что «лавровый венок»  далеко не всегда доставался Ибн Сине.  Временами он гордо покоился на вставших дыбом вихрах над эльфячьими ушами и насмешливыми, глумливыми глазами.  А порой оба получали лаврами по мордям от изменчивой Удачи, и победителем уходил кто-то еще. Аукцион. Этим сказано все.
Пока Авиценна приходил в себя,  взорвавшаяся грехом гневливость вместе  с порочной кровью стекла по икрам, впиталась грязным, темным пятном в густой ворс ковра, оставляя звенящую пустоту в барабанных перепонках. С врачом медлить было нельзя.
Откинув бич на обломки стола, мужчина мельком кивнул охранникам Астерии…
-Упакуйте лот.
….и подозвал врача. Лег животом на свободный диван, предоставив коновалу колдовать над его шкурой.
Тем временем охранники, как Рождественские Санта–Клаусы,  со знанием дела начали придавить «покупке» «товарный вид». Укол снотворного в  обнаженную ягодицу, яйца в трусы,  штаны на задницу, ремень на пряжку, как символ нетронутости жертвенного похотливого агнца на торгах, мешок на голову и на заднее сидение джипа.  «Дорогому братцу» до утра был гарантирован сладкий, протрезвляющий голову сон перед «долгожданной встречей» с собственным управляющим. На этот раз без строгого  ошейника трудового контракта и вынужденных  светских манер «марлезонского балета» на тему «здравствуйте, пресветлый князь»
После серии  пчелиных укусов уколов, спина онемела ледокоиновым мрамором. Игла, штопающая прореху в шкуре, лишь невесомо  отражалась в стекле бокала с недопитым коньяком. Нахлебавшись вволю анестетика, боль  пьяно затихла, и, ожидая окончания,  Горак  оглядел зал.  В памяти, безусловно, отложилось, как Эфа подходил к князю, что-то говорил ему. Что это, простая заинтересованность в лоте? Просто понравился? Не исключено, кстати. Уж чем-чем, а внешними данными природа Шварценберга - младшего, в отличие от старшего, не обделила. Ладно, с этим потом как-нибудь разберется. Красава… Либор безмолвно усмехнулся, пряча искорки в глазах. Похоже, тот тоже сегодня не уйдет с пустыми руками. А новичок, кстати, очень даже ничего. Чувственный, живой, и, при всей видимой слабости, весьма устойчив психологически. Мужчина мысленно поставил Тени плюсик, и так же мысленно одел на Гурмана маску доктора Лектора – ведь сожрет новичка - глазом не моргнет. Мельком вспомнилась картина, как .. лет пять?... шесть? назад, Красава прям на аукционе выел половину лица свиньей визжащего выигранного лота. Страшное зрелище.
Тем временем врач закончил со спиной. Авиценна поднялся,  с помощью слуги оделся, подошел к Магистру. Конечно же,  видел перед экзекуцией мелькнувшее недовольство в его глазах, но, честно говоря, откровенно забил на него, предоставив Вацлаву самому разбираться со своими  тараканами. Не до них сейчас было Гораку, своих дел полно,  и на них нужны силы. Выиграть первый раунд,  еще не значит выиграть партию. А значит, спать, пока «заморозка» не отошла.
Коротко попрощавшись с другом, Ибн Сина церемонно склонил голову перед остальными, отдавая дань   уважения недавним соперникам. Сколько бы хищники не грызлись за  желанного «оленя», они все равно оставались одной крови.
-Рад был встрече, панове. Хорошей ночи.
Через несколько минут он уже дремал в джипе, несущемся к Бероне по пустым улицам Праги. На заднем сидении тихо посапывала и стонала во сне высокородная жертва ненасытных амбиций бастарда.

Крепость Бероны Подземелья и лабиринт

Отредактировано Либор Горак (07-12-2011 22:10:57)

Господин Шварценберг чувствовал себя по-прежнему плохо и хорошо одновременно. Но его ощущения вряд ли смогли сравнить с теми, которые приходилось терпеть всем собравшимся в зале. Перед тем как он подал голос, в комнате повисла гнетущая, гробовая тишина. Все ждали ответа, вглядываясь в мутные глаза жертвы, надеясь прочитать там ответ, до того как слова будут произнесены. Но, никто не угадал.
Тень зло скрипнул зубами, чувствуя, как холодный ком слизнем скатился в желудок. Карстен указал на человека, что стоял к нему ближе всех, не глядя, не оценивая урон, стойкость или мужество будущего хозяина. Оттого и Авиценне не захотелось подойти и пожать руку, выразив свое уважение. Слова произвели эффект выстрела в затылок, отчего вески запульсировали острой болью.
Томаш не раздумывая встал, пряча злость и негодование где-то внутри. Его чувства выдавали лишь губы сжатые в тонкую линию и злые глаза покрывшиеся коркой льда. Его качнуло, пропитавшаяся кровью и ставшая тяжелой марля соскользнула со спины, влажно ударившись о пол. Не обращая на нее никакого внимания, Тень направился к дивану, на котором оставил свою одежду, опираясь рукой о  спинки кушеток. Не смотря на общее недомогание его движения были резкими и дерганными, будто все его суставы крепились на жестких пружинах.
Он был разочарован аукционом, если не сказать больше. Хоть он и думал что смирился с проигрышем, но... не смирился. Единственное, что его утешало, это возможность оказаться в выигрыше на следующем поединке за лот. Но это было слабое утешение, ибо проиграть он мог с такой же вероятностью. Пока одевался, поглядывал краем глаза на участников. Первым ушел Эфа, что-то пошептав жертве на ухо. Из всех он был самым стойким, пожалуй, не смотря на возраст. Победитель, дав  короткое указание упаковать приз, улегся на диван, отдавшись в исцеляющие руки замковых врачей. Синдбад все еще сидел у стены, курил одну сигарету за другой. Внимание Тени на секунду привлек крошеный обруч  серьги с изображением минотавра в левом ухе. Кажется, Тень уже видел однажды подобное украшение, но где и при каких обстоятельствах вспомнить не мог.
Тут к нему обратился Йохан, предлагая отведать каких-то таблеток. Тень лишь покачал головой. А на поздравление сумел даже выдавить вымученную улыбку и позабыв о всякой осторожности, негромко поблагодарил.
- Спасибо, надеюсь, аукцион будет для меня не последним, - Тень накинул на плечи пиджак, изобразив на лице гримасу боли и направился к Вацлаву.
- Благодарю за приглашение, Магистр. Как и Эфа воспользуюсь помощью одного из слуг. Мне самому не доехать, - мужчина пожал Мяснику руку и добавил, - Доброй ночи.
- Доброй ночи господа, мне было приятно с вами соревноваться, - фраза пробежала по залу эхом и погибла под потолком старого зала. Из замка он вышел в сопровождении одного из слуг, отдал ему ключи от своей машины и назвал конечный пункт – ближайший к замку госпиталь.

» Госпиталь

Отредактировано Томаш Дворский (07-12-2011 15:03:03)