Из распахнутых дверей аэропорта Клотен он сразу попал под негостеприимный дождь Швейцарии и успел немного вымокнуть в тонком пиджаке. Одел очки, прикрывая стеклом красные и сухие глаза, поправил ремень кожаной сумки на плече, которую Имре, зачитавшись книгой, едва не оставил в самолёте. Поймал такси, чётко выговаривая адрес на непривычном сразу немецком. Тучи нехотя расступались только на въезде в Цюрих, дорога же была щедро омыта водой. Ехали медленно и степенно, он даже нехотя начал дремать, утомлённый перелётом и последними бессонными ночами в доме Сулеймана. В салоне машины пахло уютом: осенью, табаком – от водителя, приторно мятными конфетами. Постоянно находясь под невидимым наблюдением охраны, Варга впервые за несколько лет ехал на такси, оставив службу безопасности в Дарфуре на пару дней, где люди были нужней. Вспомнил неудовольствие Эрнеста, хмыкнув и расплачиваясь с учтивым и малоразговорчивым таксистом. Тот приветливо улыбнулся напоследок, высадив мужчину на Лауринштрассе.  Варга постоял под нарядным козырьком у подъезда старого здания, поздоровался со стареньким, похожим на сморщенный табачный лист, портье и не спеша поднялся по лестнице к квартире 43, угловой, с мрачной, недорогой, но добротной дверью. Безошибочно угадал в связке ключей в кармане нужный и довольно быстро справился с замочной скважиной. Вошёл под скрип дурно смазанных петель, сразу же скинув дорогой, но уже изрядно мятый пиджак на бугорок скамейки рядом с зеркалом, коротко отер дождевую пыль со скул и лба,  аккуратно положил на тумбу очки без оправы, которые носил лишь во время чтения или маскируя общую усталость. Остро и жгуче тянуло вправленное только вчера плечо. Увлёкся... . Перчатки полетели следом за пиджаком, Имре медленно избавлялся от одежды, как сбрасывают старую, потёртую шкуру.  Остался в майке и брюках, вытащил из сумки сигареты и прошёл в небольшой кабинет, совмещённый со спальней. В комнате царила некоторая затхлость, свойственная законсервированным помещениям. Он привычно одёрнул штору, распахнул тяжёлые ставни окон. С улицы повеяло приятной послегрозовой прохладой и горной свежестью. Хозяин квартиры мягко, но с проницательностью обежал глазами обитые деревом стены, книжный шкаф, комод, стол и кровать, застланную покрывалом ромового цвета. Остановился на пустом блокноте, пепельнице и пресс-папье. Чернила высохли, цветок погиб – заметил и качнул головой. Сидел, закрыв глаза в мягком кожаном кресле, потирая виски. Одна нога легла на колено другой, ладони прошлись по затылку и остановились, опустились на стол, сцепленные в замок, как будто превратились в гипс. Поза мужчины стала безжизненной и лишённой какого-либо движения. Имре замер на долгие минуты, наслаждаясь просто тишиной и покоем, которые так редко посещали его мятежную душу. И затем новый вдох, размеренный как механизм часов, работающих с той же точностью, что и всё в этой стране – от банков до сувенирных лавок. Что здесь было? Паспорт с другим именем, пустой альбом, давно отключенный телефон и воспоминания того человека, которым он был когда-то давно, и которого теперь не узнал бы. Да, ещё оружие, старый глок, из которого так ни разу и не стреляли. Цельная обойма с патронами. Права на авто. Он мягко нажал на панель под столом, нащупал ладонью гладкое железное тело и ветошь для чистки.  Штора от ветра мягко касалась плеч, щекоча кожу. Ему всё ещё было жарко после пятидесятиградусного пекла, всё ещё оставался привкус железа в слюне и глубоко в горле. Утомлённые, ныли мышцы от многочасовой травли. Руки механически разбирали оружие, ветошь мягко вошла в продолговатое дуло, масло заканчивалось… шорох. Пронзительный звук нарушил шёпот капели с подоконника и  мерное дыхание. Варга с недоумением посмотрел на пистолет в ладони, словно на подожжённую шутиху, прикидывая в памяти – когда он последний раз его брал в руки, но ничего подобного на ум не приходило. Что это значило, Варга пока предпочитал не думать. Осторожно, пинцетом со стола поддернул мятую бумагу, что сам затолкал внутрь и им же умело, профессионально и не дотрагиваясь,  расправил складки. Посмотрел на кривоватые буквы, обернувшись к малиновой поволоке света из окон. «Привет». От расслабленности и былой лености мужчины не осталось ни следа. Трубка спутникового телефона, нажатие на кнопку, обойма легла в ствол как выстрел. Глаза невольно начали задерживаться на каждой мелочи в комнате, хотя он понимал, что уже один. Чутьё не подводило. Через пару гудков ему ответил достаточно компетентный специалист, как раз к случаю. Было даже непривычно. Лукаса Валего чаще отправляли убирать следы, а не искать их.
-Лукас? Имре. Мне нужна твоя консультация в Цюрихе. Благодарю. Первым же рейсом, да, было бы верно. Я оставлю тебе ключ от квартиры в ячейке в аэропорту. Ничего не случилось. Просто мне кажется, что появился гость, который любит посещать мой дом. Адрес будет там же.
Закончив разговор, Варга, сдерживая желание врезать по полированной столешнице, туда, где лежала безобидная, глупая записка, улыбнулся. По-звериному задумчиво, принюхиваясь, сощурил глаза. Никто не знал. Выследили? Кто? Слишком много вариантов. Единственное, что царапнуло мыслью – игрок. Этот человек, кем бы он ни был, игрок. Как и он.
Новости о том, что ни одного следа, даже мелкой ворсинки ткани или волоса не было, Варга получал уже в Стамбуле, сидя на набережной, окутанный тёплой негой дымки утра. Он ждал, изредка стряхивая пепел на мостовую. Ощущение, что его тень изменила свои очертания становилось всё меньше похоже на паранойю.

Отредактировано Имре Варга (14-11-2011 22:49:50)

Чайки, вальсирующие над Босфором, громко кричали. Город с минаретами вздымался над морем, могучий, сентиментальный, сказочный, шумный как базар. Осень здесь не багряная как в Праге. Не дождливо-плачущая как в Лондоне. Мятно-свежая, нежно-прохладная. Осень Стамбула не жестокая, она считается с мнением улыбчивых жителей. Он питал слабость к этому городу, когда тот облачен в бледно-коричневые шелка. В эти сезоны волшебство Стамбула обострялось, а порывы воздуха становились учтиво-нежными. С долей игривости в прозрачной начинке. Вместе с чёткими фразами, выходящими с отарой овец, из губ Лукаса: сварливая овца, грёбаные овцы, тупые и слепые… Имре слушал ветер. Ничего не было, как такое возможно, удивительно. Варга кивнул, расплачиваясь по счёту, покидая уютное, маленькое кафе и оставляя испанца, оторопевшего от такого ухода по-английски, в одиночку пасти стадо, негодуя на собственный провал. Он и так чувствовал, сегодня, с утренним пончиком. Не желая признавать очевидное и любезно позволяя рефлексам и инстинкту обескураженно замолчать от приторных ноток сдобы. Шутка, на которую и злиться-то стыдно. Но. Буквально в шаге сидел человек, водящий за нос его матёрых гончих. Дразнил их, бродя по околице логова. Наблюдал, практически не таясь. Что она лопотала, смущённая им и отчаянно путавшая слова, девочка, глядя в зеркальные стёкла очков, закрывающих его взгляд? Мужчина, около сорока, тёмные волосы, походил на азиата… . Имре шёл, блуждал как обретший краски призрак под ярким солнцем, буквально тёрся плечами о стены магически-молчаливых переулков, обходя прохожих. Кто ты. И снова с той же доброжелательной ноткой: «привет». Варга мало любил сладости. Кожу приятно грело, ветер стал тише, словно осторожно ощупывал невидимыми руками эмоции. И ещё. Здешний ветер умел молчать. Когда необходимо, становится неслышным, кружить рядом, давая знак, мол, я здесь. Понимал, что Имре не по себе от ощущения неизвестности, медленно вскипающей смолы чёрного, опасного раздражения и в то же время чего-то смутно знакомого. Того, что бродило в венах дурной, мучительной отравой и заставляло рисковать, до колючего озноба, ступая по тонким, шатким линиям хребтов гор и брусчатке цивилизованного мира, близко как дыхание на щеке. И ничто не могло остановить. Никогда.
...Ночной Стамбул расшит кружевами. Кружевами томления, страсти, шумного молчания. С наступлением ночи для своих жителей Стамбул делится на две, совершенно отличные друг от друга дольки. Для кого-то превращается в эпицентр барабанного ритма, мерцающего неонового света, загорелых тел, движущихся в золотисто-гранатовом тумане клубов. Для кого-то становится тёплым убежищем. Убежищем, похожим на укромное местечко в одной из больших скал Мраморного моря.
Луна умиротворённо опустилась на кол минарета, проливаясь светом на ткань неба и ступени почерневших ярусов улиц. Если верить историям старого развратника Османа, прозрачно-облачные  тени  с  синевато-серыми глазами до сих пор витают над городом: души, облачившись в яркие, разноцветные одеяния, измученные под древними остовами стен. За умелой декорацией сказочного города таилось жестокое закулисье бурлящего котла. Та самая оборотная сторона медали. Она есть у всех. И у людей, и у городов...
Имре стоял на перекрестье света с террасы и полумрака небольшой ниши рядом с аркой просторной гостиной, разглядывая причудливую пляску бликов мозаики на стенах, украшенных старыми, полуистёртыми фресками с мифическими зверями, с древней, немного комичной, но искренней алчностью пожирающих друг друга.
– Говорят, вы стали большим человеком, сахиб, – в голосе Али звучало подчёркнутое и немного тягучее как рахат-лукум уважение. Он промолчал на вопрос насмешливого араба, только улыбнулся, растирая в ладони белёсо-серый шарик наркотика.
-Помнишь, ты рассказывал, Али, про манки… . Из костей, которые вытаскивал из тел, чтобы сделать маленькие дудочки. Несколько невинно убитых, несколько инструментов, все разноголосые. И если уметь на них играть, то можно было попросить у того, кто отзовётся, всё, абсолютно всё, что пожелаешь. Что ты пожелал тогда?
-Это сказка, господин, - старый хирург неловко переступил с хромой ноги на здоровую, улыбаясь кривоватыми длинными зубами. –Я хотел, чтобы Вы купили манок.
-И запросил за него целое состояние, - Имре поднял на него полный лёгкой насмешки взгляд. Прошёл по комнате босиком к кальяну у широкой тахты, утопленной в угол рядом с выходом из комнаты в анфиладу других помещений большой мансарды на последнем этаже особняка.
Турок самодовольно осклабился и покрутил в руке дудочку из кости с резными узорами. В стрельчатую арку вошли двое мужчин. Один из них немного нервно обвёл помещение взглядом, словно ища кого-то, и только после, затравленно озираясь, напоролся в темноте на Цыгана, скорее почувствовав спиной, нежели услышав приглушённый смех.
-Поговорим, когда ты предложишь мне все семь, Али. Салам.
Мужчина, застывший рядом с Имре, словно примёрз к его бедру и не осмеливался пошевелиться, даже когда они остались в помещении одни. Варга наклонился к нему, вплотную прижимаясь горячей кожей, уловил заполошенное, частящее сердцебиение, запах пота, выступившего с имбирного цвета кожи, скачки пульса и чистый, терпкий аромат желания, смешанного с ужасом. Он не спешил сегодня, намеренно медлил, опасаясь, что если даст себе волю, то разорвёт любое живое существо в клочья. Гнев обжигал непривычный к нему разум, в глубине зрачков, металлически сдержанной радужки проступало злое, багряное марево.

Отредактировано Имре Варга (16-11-2011 01:26:05)

В полумраке силуэты двух мужчин казались сросшимся в оцепенении сгустком. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: судьба свела их давно. На пол неслышно упала облатка наркотика. Правильные как у ацтекских статуй, руки Цыгана дарили прикосновения по наитию, следуя вкрадчиво по дугам рёбер, проступающим через шероховатый слой рубашки, губы трогали упругие волны смоляных кудрей на затылке с чуткой нежностью. Он едва держал себя. Изводил скользящие песком меж пальцев мгновения, чтобы унять жадность, с которой тщетно старался справиться целый день. Тщетно. Да и что сейчас могло остановить? Покорная, удивлявшая его всегда, слабость мужчины только больше провоцировала.  Цыган медленно глотал воздух, горчащий на языке жжёным сахаром, табаком и морской солью. Такой знакомой остротой мускуса. Ты, Джафар Эстерхази, мой, с коростой крови на карих глазах, бешеный берсерк, обретший плоть в горной лачуге под Кабулом. Ты, которого я волоком тащил сквозь пыльную стену песчаной бури,  стонущего имя Аллаха от  боли в разломленных кистях, торчавших сахаром через шершавую кожу… . Ты бы осмелился меня умолять? Не так, как обычно – разнузданный, грязный, изнурённый нашей страстью. Молить о том, чтобы я оставил тебе жизнь, от которой ты открещиваешься как от чумы, убегая в свои лагеря ко взращенной своре?  Преследуя какую-то неведомую цель, беспросветно религиозную, над ней я бы смеялся до хрипа в глотке.
- Имре… - тишину скорлупой разбил громкий выдох с мягким подстрочником восточного акцента, в котором сжались, и узнавание, и налитая тяжесть предчувствия. Ожидание. Готовность ко всему, чем могла обернуться эта встреча. К вискам подступали ритмичные, приглушённые удары барабанов.  Варга вспоминал, поражаясь, тому, с какой преданностью и безоговорочным доверием тяжёлые, осторожные руки теряли силу, стоило ему нарушить своей близостью привычный мир этого человека, который вырезал село, отвергшее его за непослушание, за немыслимую дерзость перед стариками и традициями. За то, что не захотел возить героин во вспоротом брюхе. Память водила под кожей теплом, пытаясь успокоить, воззвать к инстинкту - не трогать то, что и так было своим.
Варга подтолкнул противящееся потере близости тело вперёд,  повернул  как будто разом обессилевшего мужчину к себе, трогая знакомые черты пристальным взглядом, горячей ртутью, обведшей черноту зрачков.  Не изменился. Ты ждал меня сегодня здесь? Рядом с бронзовыми лучами, лелеющими Золотой Рог. Цыган знал, что его лицо редко отражало перемены настроения. Никто бы не смог угадать, насколько сильным было желание, всего лишь секунды назад, забрать у мужчины, отдавшего ему в руки свою жизнь, всё. Всё, потому что иначе не умел.
-Зачем ты приехал в Стамбул? Здесь будут искать. – Сказал со спокойствием, как будто и равнодушно, на чистейшем курдском. Прошёл совсем рядом, опалённый чёрными глазами, проступившей в них неловкостью. Свет с улицы рассеивался апельсиново-багряной зыбкой пылью на высокой фигуре Цыгана, превращая из чёрного фантома обратно в человека. Курд ещё немного постоял, сжал ладонью кованые кости старинной жаровни, и направился следом за ним, к террасе. Закурил молча. Имре хмыкнул. Онемел что ли, или не мог подобрать слов? Не пытался поймать взгляд, смотрел куда-то вниз, точно в темень колодца. Ждал, но терпение иссякало, а вот не познавшая выхода злость, крепла.
-Говори, если что-то надо. Или уходи. - Варга немного раздражённо качнул головой. Втянул тонкими ноздрями запах дыма. Повернулся, отрезая свет от любовника, от быстроты движения полы расстёгнутой рубашки разошлись, взлетели в стороны. Мужчина нехотя отступил на шаг, с опаской. В лице Цыгана зарождалась непривычная насмешка,  придавая жутковатое выражение, обманчивое  в своей сдержанности. Он никогда не просил Джафара ни о чём, никогда не тыкал в угли добровольной жертвенности лицом.
–Или ты мнёшься, не зная, рассказать, как неделю назад чуть не сдох под боком у американцев… или что ещё, чёрт побери, опять? – сухой смех рассыпался сквозь полосу губ, которые только вот-вот обнимали пряди волос. Или показалось?..  –Уйди, - приказом, будто и не замечал вовсе.
Молодого мужчину качнуло в сторону как от хорошей затрещины, бессильно заходили желваки на тёмном лице. Цыган уже отвернулся и выглядел равнодушней вулкана Немруд-Даг, смотрел вдаль. От былой откровенной тяги обнять эти напряжённые плечи, словно скованные обручем, остались только тень страха, который он испытывал всякий раз, даже ночуя в его постели, и неутолённое желание.  Джафар бросил окурок в медный таз с водой и полукружиями листьев, нахмурился и бережно провёл открытой пятернёй по оголённому,  жёсткому локтю. Послушно ушёл, исчезая шаг за шагом в нутре дома, без упрёка, с мучительным стыдом – он просто хотел быть здесь.
Имре покосился безразлично на пол, замызганный бороздами грязи с подошв армейских ботинок.  Никого не хотелось звать. Просто стоял, пытаясь обрести покой, наслаждаясь благоуханием цветов, мелодиями из дверей, гуляющими по улице, хотя казалось уже, что она одна, тревожная песня без слов, похожая на безотчётный зов. А когда огни начали потухать, собрался и вышел в ночь, влекомый туда, дальше от смятения и мыслей, вглубь лабиринта тесных улиц.

Дурная ночь. В такие ночи, где бы ты ни был, не найти покоя. Исчез, сорвался какой-то якорь рациональности, с шумным всплеском рухнул и беззвучно опустился на илистое дно. Имре шёл, прислушиваясь к смеху, к крику женщины из окна: «Иди в дом, поздно! Сабри!», к эху разговоров. Эти глаза. Видел в каждом смуглом лице. Чёрные, дегтярно-бархатные, с продолговатым, приподнятым по краям разрезом. В них было что-то…что-то, чего не было дано ему самому. Ступал всё медленней, едва замечая названия улиц. Тяжёлое, дробное сердцебиение отдавалась в горле, ярость и непонимание не торопились оставлять одного. Подобного с ним не случалось давно, даже при мыслях о том, почему и куда идёт… движется через сотни миль городов, через двери гостиниц и домов, вагоны поездов, разветвлённые коридоры аэропортов. Через ночи, выкрашенные в алчность, в жаркий, душный, животный ужас, который на самом деле пугал больше своей естественностью. Варга думал, как, когда он потерял счёт тем, кого продал в никуда, в неизвестность. Более того, не узнает лиц, не вспомнит имени, не почувствует в себе раскаяния.
А улица всё вилась впереди, петляла, скользила мощёной змейкой с блестящей в свете фонарей чешуёй меж домов. Почти потерялся в янтарной мгле сентября, пока не увидел поодаль окутанную дымкой и сумеречным сиянием разлитую чашу моря. Пришёл в себя, только очутившись на высоком стуле под дрожащим на порывистом осеннем ветру льняным навесом, у барной стойки с масляными лампами, что тонко звенели-потрескивали, встречаясь боками. По лицу скользил шифоновый платок ветра с запахом, Имре до сих пор ощущал из-з него некое волнение, горько-пьянящее. Ненастное, вздрагивающее море, поглотившее горизонт, на которое любил смотреть, не думая ни о чём.
Вокруг заседали парочки, шумела весёлая компания и присутулилось трио пожилых игроков в карты; часы, прибитые рядом с вездесущим оберегом от сглаза, показывали за полночь. Цыган вскинул взгляд на мужчину за стойкой, изучавшего его с типичным восточным прищуром, словно пытался угадать, чем бы угостить. Хозяин, заметив ответный интерес, расцвёл радушной улыбкой, по краям жёсткого рта легки ямочки. Молчал, всё также искоса поглядывая Имре в глаза, с хитрецой и спокойствием. А затем задвигался проворно, принялся заваривать что-то в двух чайничках, не спросив, всыпал, сжав в пригоршне, листы свежей мяты и капнул туда же верескового мёда. Подвинул вперёд стеклянный стаканчик-тюльпан.
-Холодает, господин. Небо хмурится. Это всё пойраз*, не любит, когда обижают его город. На него полководцы молились, если к османам шла беда. Отвлёк я Вас, да? А чай выпейте обязательно, согреетесь. 
-Ничего. Спасибо.
В низком, зыбком голосе, обманчиво ленивом, прозвучала благодарность. Он поднёс стакан к губам, глотая вместе со сладковатым, пряным вкусом горького чая остатки пожухшей похоти, озноб, тяжёлую волну раздражения, листик мяты, грубо и грязно скомканные лепестки чужой привязанности. В кармане заиграл стандартной мелодией телефон, и Варга, поблагодарив за чай внимательного хозяина, поднёс трубку с мигающими на экране буквами «Д.Э.» к уху, прикурил сигарету, ответил приглушённо, наполняя струйками дыма лёгкие. «Твой друг… передавал тебе привет». Не сразу понял, продолжая вслушиваться в звуки обрыва связи в динамике. Не сразу... о чём говорили на том конце, благожелательно и чуть хрипло. Только через какое-то количество времени, ушедшее на вдох, Цыган аккуратно опустил ставшую свинцовой руку, затушил едва прикуренную сигарету. Сквозь плотно-сжатые губы снова поблагодарил за чай,- полуулыбкой, в ответ на довольный взгляд турка. Умел сохранять лицо, держать удар, пока в глазах расступался слой гладкого, живого металла, пока они наливались бурей, вспарывающей изнутри ровный свет кипящими сгустками взбесившихся вихрей. Расплатился купюрой, даже не глядя на неё, пожелал удачи. Он шёл с этой ледяной, гранитной маской, приросшей к черепу, до стоянки такси. С ней же набирал другие номера, с ней же встретил у порога особняка нескольких людей, скользнувших в дом через боковой вход, поднимался по парадной, винтовой лестнице сам, собранный и спокойный. У самого порога арки в нитях тёмно-синей мозаики наткнулся на Лукаса, старательно изучавшего рисунки на стене. Кивнул, пытаясь пройти дальше, но испанец проворно заступил дорогу и заговорил быстрей, чем Имре успел пройти вглубь помещения.
-Взорвалась бутылка перегретого шампанского, хозяин дома приносит глубочайшие извинения своим соседям и полиции. Они уже уехали. Дом же не на Вас зарегистрирован?
Ещё один кивок, и испанец продолжил. Варга смотрел на террасу, где уже двигались, изредка обмениваясь фразами, несколько теней. Узнал нескольких, остальных же скрывала полная темнота.
-Это, во-первых. –Лукас снова привлёк его внимание, Имре же пытался вслушиваться в слова и заставлял себя понимать быструю речь эмоционального Валего. -То, что никто никого не видел, Вас, думаю, не удивит. Сработано чисто, сначала сломал кадык, потом застрелил из пистолета. Беретта, 92ФС, один выстрел, в голову. Мужик, здоровый как лось, и подготовлен очень хорошо, профессионал, военный, возможно, спецназовец или морпех, знал, где сигналка, как фисташку раскусил, планировку тоже знал. Вполне вероятно, что бывал здесь раньше или имел такие сведения. Имре. Вы мне скажите, если я сейчас не в своё дело лезу: не так давно я обыскиваю квартиру в Цюрихе, и не нахожу ничего, кроме факта присутствия, из самих следов. Сегодня утром Вы пишете мне сообщение о пончике и рисуете словесный портрет возможного любителя Вас удивить. Говорите, что ничего серьёзного, и, в общем, не стоит волновать охрану и гнать парней из Дарфура сюда. И, да, тут я согласен - грешного мало. Но вечером у Вас в доме я нахожу труп курда из радикальной исламистской группировки, редкого, кстати, головореза, и кончил его, чует мой нос бывшего следака, не иначе как "человек-привет". Свяжитесь с Эрнестом, нужно принимать меры. Шахиды и психи – не моя специализация, а уж Ваши мотивы... . Поэтому, кроме как спрятать тело, и сказать, что здесь произошло, поискать следы, ничего не могу.
Дробно и споро, как рапорт на стол. Чеканные звуки. Пончик. Привет. И труп.         
Тёмное пятно на полу, так не похожее на кровь в обесцвеченной, грифельной темноте. В разумных мыслях Имре уже запрашивал информацию о том, кто ещё из подобных ему, Цыгану, получал такие послания, и чем данные жесты закончились. Мелькали связи и каналы. Быстро и складно рождались идеи. Псих? Знать бы, псих ли он сам... . В голове мелькали какие-то образы в масках с вытянутым ртом и ножиком. Что сейчас мотив? Деньги, и шантаж бы уже начался. Месть, и информация о том, за что его преследуют, уже стояла бы в траурной рамочке на тумбе. Конкуренция, и вовсе никаких проблем и лишних церемоний. В разумных мыслях он не боялся, испытывал какой-то жгучий интерес. Только бы не обращать внимания на первобытный голос внутри, взревевший: «Моё!». Посмели забрать. Так исступлённо смотрят в жаркой саванне пары ночных глаз, глядя, как кости помеченной ими добычи перемалываются в пасти забредшего на территорию чужака.
-Убери здесь.
Коротко сжал плечо испанца, тот промолчал, сдерживая себя от лишних вопросов. Варга покачал головой, и попробовал сказать что-то в духе: «Ты всё правильно сделал». Мимо проносили завёрнутое в несколько слоёв простыни тело. Рука непроизвольно дёрнулась, удержала прядь волос, холодную, липкую, будто облитую смолой. Прикрыл глаза на миг, замер, вдыхая умершие, как пылью покрытые, украденные запахи…и зашагал вниз, растирая по пальцам скользкую влагу.
Самолёт в Париж задержали на час.

________
*осенний ветер, тур.

Отредактировано Имре Варга (30-11-2011 03:01:08)