Прага

Объявление

Чашка утреннего кофе, свежая газета, такси и поток людей. Коллеги, вечеринка в пятницу, уик-энд с любимым... День за днём проходит жизнь. Пока однажды росчерком невидимого пера судьба не подписывает иной приговор. Жизнь раскалывается, рвётся яркий глянец суматошной повседневности - и ты видишь тайную изнанку мира. Измученный хрип загнанного зверя, оскал голодного хищника, взгляд человека - отныне твоего хозяина. Или раба?
Охотник или жертва? Победитель или побеждённый? Кем будешь ты в этой игре?



В игре: осень. Прохладная, одетая в яркую листву Прага. Пронзительно-стылые ночи и солнечные безветренные дни. Синее небо нередко кутается в свинцово-серые тучи. Башни старинного города мрачнеют, древний камень умывается холодным дождем. Горожане спешат, подняв воротники пальто, согревая зябнущие руки дыханием. Маленькие бары, кафе и рестораны принимают всех, кто ищет тепла. Старинные замки-музеи дремлют, отдыхая от потока туристов, осаждавших их всё лето. Город впадает в дрёму, не подозревая, что тайный клуб начал новый сезон охоты.



Время, погода: начало ноября, 2011 год. t днём 12°-15°C, дожди и грозы. Ночи холодные.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Прага » Игровой архив » Смерть в провинции Шандунь (пять лет назад)


Смерть в провинции Шандунь (пять лет назад)

Сообщений 1 страница 20 из 27

1

Утро в Китае раскрывает всё сразу, словно размазывается чёрная гуашь и, смешанные со всеми на свете красками белила, омывают самые незначительные предметы и детали. Позёмка рассвета медленно спускает покровы с дремлющей природы и царства людей, и сияющий диск солнца сперва расплывчатым, а потом ослепительно сверкающим мыльным пузырём тянется к своему зениту.
Впрочем, тем, кому приходиться батрчать от зари и до зари вряд ли придут в голову высокие сравнения этого палящего, прожигающего до костей шара, набитого жидкой лавой огня, от которой поднимается давление, кожа покрывается уродливыми волдырями  с какими-то волшебными пузырями, дисками и прочей чепухой.
Об этом, ну, или почти об этом размышлял путник, что сидел, привалившись спиной к покосившейся ограде, у его ног валялся трофей – труп утки, а вокруг собрались воинственного вида крестьяне, что наперебой обсуждали что-то, но такой скороговоркой, что мужчина не мог узнать даже простейших оборотов, хотя самым дисциплинированным образом изучал в колледже китайский язык аж два семестра.
Впрочем, об объекте их спора легко было догадаться, так зловеще они поглядывали на своего пленника, который только вздыхал, глядя на них из-под полуопущенных ресниц. Пока ситуация казалась ему забавной, кроме того, его чуткому слуху показалось, что парочка особо свирепых парней говорит по-английски, что благоприятно действовало на врождённое чувство самосохранения, которое пока ничем не выдавало свою тревогу. Мужчина даже позволял себе незаметно любоваться несколькими китайскими девушками, что скромной стайкой держались позади, лишь мерцая своими тонкими, миндалевидными глазищами, где отражалось страстное любопытство и юный задор.
Ему же самому до смерти хотелось спать и есть, собственно по этой причине он и покусился на дикую утку, сбив её неплохим выстрелом. Путешествие затянулось, из припасов оставались лишь галеты, а деньгами он воспользоваться не успел, пустив лихо в ход ружьё, которое теперь сиротливо валялось в стороне, отброшенное подальше под хмурыми взглядами селян. А ведь ничего не предвещало, что утро начнётся именно таким образом, ведь Рудольф – так звали путника, не первый раз бывал в провинции Шандунь, проходил эту деревушку, словно ласточкино гнездо прилепившуюся к выступам скал. И всегда его встречали тепло и приветливо, и хотя половину слов он не понимал, но знал, что его тут принимают за своего. Имён местных жителей мужчина не запоминал, но всегда тактично умел поддержать разговор об урожаи или местных новостях, бывало его приглашали на праздники, с почестями угощали и предлагали в жёны самых красивых девушек. В ответ, мужчина баловал их хорошими подарками и сорил деньгами, покупая местный сыр и специи. Почему сегодня на него смотрели как на чужака, и явно были сердиты из-за трупа совершенно обычной утки, Рудольф понять не мог.
До Жёлтого моря – цели путешествия, оставалось всего ничего, а он застрял в этой богом забытой деревеньки, был безоружен и несмотря на ловкость и силу, чувствовал себя не совсем уверено.
Пока крестьяне спорили, солнышко начинало припекать, а утка с остекленевшим, мёртвым взглядом бесшумно истекала кровью в пыль, деревушка начала оживать. Пробежала гурьба ребятни, откуда-то запахло ароматным супом, замекали козы, заскрипел колодец, и Рудольфу казалось, что он попал в какой-то прошлый век, туда, где время остановилось вовсе, и теперь стоило труда избавиться от странного наваждения, которое было сродни дурману; наваждению о том, что он попал в безвременье, и сердце стало биться медленней и голоса раздавались словно сквозь вату. Облизал пересохшие губы и резко поднялся на ноги, скидывая с плеч истому усталого бреда:
-Я всё понял, господа, всё понял, - он говорил на чистейшем английском, ровным и властным тоном, надеясь, что это подействует, - сейчас сюда явится префект…- запнулся, но фантазия не оставила, - человек, который решает проблемы, и мы обсудим, как поступить с несчастной птицей.
Мужчина сострил скорбное выражение лица и мельком взглянул в сторону леса, словно измеряя расстояния, которое ему бы потребовалось покрыть, если бы пришлось малодушно сбежать от греха подальше. Местные бойцы его не смущали, он опасался палок, которыми многие из крестьян пользовались с виртуозным мастерством. Все обернулись на дорогу, словно волшебный человек, который поможет разобраться вот-вот возникнет из ниоткуда. Протарахтела повозка, запряжённая осликом. Пробежала кошка. Со смехом промчались ребятишки, тащащие на нитках огромных воздушных змеев. Приближался праздник Середины осени, и даже глухие деревушки готовились особенно рьяно. Ждали чудес света, урожая, важных вестей и странников, которые решают проблемы. Поэтому крестьяне совсем не удивились, когда в пыльной дымке дороге показалась фигура путешественника. Удивился только Рудольф, ведь увидеть европейца, да ещё в таком месте он не ожидал, и хотя сердце его внезапно заколотилось неистовее от хлынувшего по хребту потока адреналина, он приветливо помахал рукой неизвестному, словно ждал его и чертовки рад видеть:
-Уважаемый, Вы не подойдёте к нам, Ваша помощь может оказаться неоценимой.
Взгляд Рудольфа был лихорадочно горящим от усталости, с долей легкомысленной безмятежности, и всё же, когда он посмотрел на мужчину, то просьба о помощи мелькнула в светлых глазах:
-Мы решаем, что делать с этой птицей, которую я…которую я…лишил жизни, а вот эти господа, - широкий жест в сторону притихших крестьян, - считают, что я совершил какой-то грешный поступок, благодаря Вам мы надеемся решить этот маленький спор, без привлечения так сказать, местных властей.
Это всё Рудольф говорил и на английском и на простейшем китайском диалекте, но было очевидно, что его понимают и согласны, что решить всё нужно здесь и сейчас. Но даже эти простейшие обстоятельства требовали для китайца присутствия третейского судьи, и поэтому приходилось разыгрывать это маленькое представление, надеясь, что путешественник поддержит её и поможет избежать неприятностей.

Отредактировано Рудольф Либшер (07-11-2011 04:52:18)

0

2

Голова напоминала хрупкий стеклянный сосуд, неосторожно сжать руками и лопнет на тысячу осколков, забрызгав погибшими в алкоголе мозгами сапоги и  продавленный диванчик.
Китайская водка, пожалуй, самый отвратительный алкогольный напиток. Градус они крадут, разбавляя водой, сырье используют самое дешевое – рис, да кукуруза, сивухой воняет за версту при том, что стараются щедро приправить синтетическими ароматизаторами персика, винограда, ананаса и прочего такого, отчего глаза на лоб лезут от удивления – разве ж можно так портить водку?
Все-таки его трясли за плечо и звали по имени.
Лу Дэкан, местный страж порядка.
Он открыл глаза и сел на своем неудобном ложе. Вчерашний собутыльник в отличие от него, кажется, не испытывал никаких мук. Редкая растительность на лице старательно выскоблена бритвой, глаза хоть и узкие, но ясные и внимательные, еще влажные после утреннего душа волосы аккуратно расчесаны на косой пробор и разит одеколоном.
Александр молча смотрел на китайского служителя Фемиды с которым свел знакомство три месяца назад и к вящему удивлению обнаружил в нем образованного и вполне себе светского человека.
Он был единственным из местных, с кем Александру было приятно общаться.
Монастырь Тайцин за четыре месяца надоел ему до смерти. Если бы не короткий меч императора Тай Ли, который ему пообещали отдать взамен на то, что он посвятит немного своего времени на очищение души и обогащение духовного мира новыми знаниями, Александр давно бы уехал отсюда.
Из-под роскошной экзотики и потрясающей красоты заповедных мест упорно лезла нищета, грязь, забитый в подкорку страх перед властью и обреченность.
Чуть дальше от туристических зон и города и словно перенесся в 19 век. Крестьяне работают на плантациях риса по 12 часов. Электричество дают на два часа в день. Неграмотность, голод и существование на грани животного и человека.
Александр отрастил байроновские бакенбарды, загорел в лучах утреннего солнца на вершине священной горы Лаошань почти до пергаментной черноты, когда по нескольку раз в неделю забирался туда с монахами медитировать, похудел на местном рисе так, что одежда  уже совсем не элегантно начала болтаться на широченных плечах.
Скучал, навсегда возненавидел рис и овощи и как ни странно, почти сумел достичь нирваны. Или ему это показалось…
Александр пальцами расчесал темные волнистые волосы, потер рукой лицо, сгоняя сон и пытаясь прийти в себя, кивнул, показывая, что проснулся и все воспринимает.
- Спасибо, что дотащил меня до квартиры.
Китаец сел на стул рядом с диваном, сдвинул с края стола рюмку и недопитую бутылку, покивал, но заговорил на другую тему.
- У меня для тебя сюрприз. Надеюсь, твое настроение улучшится.
И как не пытался Алекс выяснить, китаец только упорно молчал и загадочно щурил маленькие глаза.
Пришлось вставать, плеснуть водой в лицо и выпить предложенные Лу таблетки с дурацким названием «мама-папа». Он так и не смог до конца запомнить убийственный состав, но как обезболивающее, они действовали мгновенно.
По дороге Алекс все же смог вытянуть из китайца немного информации и удивился.
- Да откуда здесь европеец?
- Сам увидишь. Пойдем. Кстати, там конфликт с местными. Так что помоги мне уладить. Иначе я буду вынужден задержать его, а связываться с иностранцами не хочу. С вами неприятностей не оберешься.
Алекс вынул  сигарету, но курить так и не стал, организм требовал не никотина, а горячей еды, горячего душа и обильного питья.
- А что же ты палкой не разогнал местных? И все дела.
Китаец промолчал.

Штернберг уже привык к тому, что маленькие крестьяне по приказу  представителя власти послушно выстраиваются в шеренгу и ходят строем. И за малейшее нарушение строя получают палкой по икрам.
Кучка китайцев кого-то обступила и что-то живо обсуждала. При виде формы полицейского  все притихли и почтительно расступились.  Лу  посмотрел на Штенберга, тот воззрился на человека, который до этого был скрыт от его взора.
На самом деле европеец.
У ног валяется подстреленная утка. М-да… новичок в этих местах.
Понятно из-за чего сыр-бор и почему Лу не спешит взмахом палки разогнать крестьян.
Александр понял правильно своего приятеля, который стоял, заложив за спину руки.
- Попробуй уладить сам. И я надеялся, что ты обрадуешься новому знакомству. Я пока не стану вмешиваться.
С этими словами мудрый китайский полицейский ушел.
Штенберг подошел к группе крестьян. Те снова оживились. Наперебой рассказывали ему об ужасном инциденте. Александр молча кивал, иногда кивком м кратким «да-да» соглашался и разглядывал европейца, наконец, заговорил на английском.
- Вас угораздило подстрелить утку в священном заповедном месте. Они считают, что этим Вы навлекли на них несчастья и требуют, чтобы Вы искупили свою вину. На груди у утки красно-желтое пятно. Это обычный селезень, но местные пятно считают особой отметиной. Глазом Бога. В общем, вы укокошили практически реинкарнацию божества да еще и в в преддверии великого праздника.  Будет что в старости рассказывать. Я попытаюсь вступить с ними в мирные переговоры, а Вы пока не мешайте.
Язык едва не прилипал к гортани, низкий голос звучал хрипло, когда Александр вступил в новые переговоры с местными.
Китайцы отчаянно жестикулировали, Александр лишь энергично кивал, соглашаясь или решительно протестовал покачиванием головы. Других жестов не позволял, говорить старался твердым, убедительным тоном, вежливо выслушивал протесты и вопросы, и снова говорил.
Наконец, китайцы сдались.
Александр подобрал тушку утки, не удержал пренебрежительного хмыканья – в это сезон птица была тощей и жилистой, но саму птицу бережно и очень торжественно вручил пожилому крестьянину.
После этого китаезы гурьбой укатились куда-то вглубь деревни.
- Придется по Вашей милости вечером идти на торжественное вкушение мяса священной утки. Я обещал Вас привести туда.
Светлые волчьи глаза Александра уставились на лицо незнакомца.
- Мое имя Александр Штенберг.

Отредактировано Фауст (07-11-2011 16:11:24)

+3

3

Незнакомец оказался загорелым, словно индеец. Взгляд у него был спокойный, а глаза мутновато-светлые, и его свободному китайскому Рудольф страшно завидовал, сам же он понимал сейчас только то, что его нежданному защитнику удаётся так своевременно что-то подтверждать, опровергать или мудро молчать в нужном месте, что разъярённые крестьяне успокаиваются.
Ему же оставалось только сдержанно улыбаться, стараясь придать своему лицу выражение конфуцианского умиротворения от невероятно счастья, что группа таких уважаемых людей заинтересовалась его ничтожной жизнью. Непривычный к смирению, зато неплохо умеющий позаботиться о своей шкуре, Рудольф сейчас испытывал смешанные чувства, и одним из них было сильно задетое самолюбие. Но приходилось молчать и соглашаться, в светло-голубых глазах в какой-то момент мелькнуло роскошное бешенство, но мужчина торопливо опустил глаза на несчастную утку, чей вид способен был теперь вызвать разве, что рвотный рефлекс.
Поднял глаза в тот момент, когда мировая была достигнута, а его спаситель с бесстрастной торжественностью вручил самому древнему из стариков грустную в своей смерти птицу. Теперь она уже не нравилась никому, но пренебрежительное хмыканье не осталось незамеченным, и Рудольф бросил на мужчину свирепый взгляд. Ко всем несчастьем прибавился и укол в гордое сердце ничего не смыслящего в охоте на уток человека, язык стремительно зачесался, чтобы едко ответить, но был вовремя прикушен. Рудольф умел быть благодарным, и без сожаления, хотя и с лёгким скрипом в сердце признавать способности тех, кто его в чём либо превзошёл. Виртуоз – переговорщик и удаляющаяся масса людей, кажущаяся однородной из-за одинаковой одежды, сандалий и повязок на головах, согрели его надеждой, что на этом все проблемы закончились.
Сомнения вызвала священная трапеза и живое воображение вмиг нарисовало картины до того живописные, что есть расхотелось в момент, хотя до этого сводило желудок. Но долг платежом красен, и поэтому Рудольф с самым приветливые выражением лица на которое только был способен рассыпался в благодарных эпитетах. Протянул руку, чтобы скрепить всё это мероприятие дружественным рукопожатием:
-Рудольф Либшер, очень приятно мистер Штенберг, что Вас забросило в эту глушь, - открытая, ясная улыбка, искрящийся весельем взгляд, легкая неловкость в голосе, когда добавил, - не обратил внимание, что вошёл в заповедник,  и утка чудовищная,  - вздохнул, - ... согласен.
Лучше самому признать, что был невеждой, чем ждать пока тебе на это укажут, так говаривал отец и этому золотому правилу его сын старался следовать неукоснительно:
-Вы охотник? Просто случайный представитель Армии Спасения, что помогают страждущим? В любом случае, я Ваш должник.
Он говорил звучно, негромко и с улыбкой, разглядывая Александра с прищуром, когда в глаза поподали солнечные лучи. Они были приблизительно одного роста и задирать голову не приходилось, оба явно истосковались по нормальной кухне, оба были похожи на разморенных хищников, которым лениво скалить клыки.
-Надеюсь, торжественное поедание утки не совпадает с жертвоприношением убийцы несчастной. - Голубые глаза смеялись. – Сейчас смешно, но в какой-то момент я решил, что нужно бежать, - помедлил; Александр ему определённо понравился, да, и его присутствие рядом обнадёживало, что одного его снова не примут за гнусного святотатца, - уйдём с палящего солнца? Хотите ко мне? Я напою Вас превосходным зелёным чаем, даю слово, в чаях я разбираюсь лучше, чем в охоте на уток.

Отредактировано Рудольф Либшер (07-11-2011 15:10:50)

+1

4

Старенький потрепанный Уазик времен Великой советско-китайской дружбы, заляпанный рыжей глинистой жижей тянь-шаньского бездорожья по самые стекла, остановился у ветхой хибары, покрытой бурой потрескавшейся черепицей. Но даже в режущей глаз нищетой маленькой предгорной деревушке, эта неказистое строение выделялось на фоне убогих лачуг. Основным украшением китайского ренессанса служила спутниковая антенна и яркая  красная табличка с белыми нагромождением иероглифов и портретом упитанного китайца в темно-синей робе.
- Так, сидеть здесь и никуда не высовываться. Ясно? – хлопнув два раза разболтанной дверью, мужчина внимательно посмотрел на заспанного Петра, зевающего и пытающего занять вертикальное положение на тесном, заставленном ящиками заднем сидении допотопного внедорожника. – Петр, ты меня слышишь? Карауль машину, а я пойду поговорю со старостой за проводника.
Невнятное «угу», стало исчерпывающим ответом и мужчина ушел в дом, оставляя племянника наедине с купленной провизией и тихо подвывающим Мишкой, который изо всех сил старался первым дотянуться до залапанного и покрытого мелкими подтеками окна.
Поездка за едой оказалось еще большим испытанием, чем сами горы. Пять часов езды по горным дрогам времен, бог знает, какой династии, с крутыми подъемами, резкими поворотами и отлогими спусками, превратили содержимое желудка в некое подобие малинного желе, грозившегося покинуть свое вместилище.
Первое очарование и восторг от поездки в Китай готовы были рухнуть, подкошенные бездорожьем и убогой жизнью местного захолустья. Настроение с избытком компенсировал горный пейзаж поражающий древней и одновременно девственной красотой, восхищавший величием и одухотворенностью. Петру несомненно повезло. Семнадцатилетних подростков не часто берут в экспедиции. Он и сам понимал, что подъем на вершину останется несбыточной мечтой. Максимум удовольствия – отсидка на промежуточной базе. Дальше восхождение продолжат опытные и тренированные спортсмены, и только они смогут увидеть сказочное великолепие сквозь перистые разводы облаков, стоя на крыше мира.
Но даже это льстило собственному самолюбию. Он еще так молод и кто знает, где его собственный пик. А пока, Петр тер глаза и пялился на желтолицых и узкоглазых аборигенов в одинаковых суконных одеяниях, походивших на братьев близнецов и пытался удобно примоститься, подталкивая под зад скулящего Мишу. Суетливый кобель не унимался и упорно скреб угол двери с облупившейся защитной краской. Требовательный скулеж перешел в тихий вой, говорящий о том, что неплохо бы выпустить просителя погулять дав сделать свои собачьи «дела». Поймав пса за ошейник и притянув к себе голову, парень дыхнул в черный треугольник влажного носа.
- Потерпи, вот выедим из деревни - и тогда сходишь.
Уговоры прервал хлопающий звук дверных петель, сопровождающийся музыкой ржавых засовов. Первым вышел старый китаец, отличающийся от односельчан наличием серой потрепанной кепки, а за ним, едва успевая за поступью семенящих ног, выскочил дядя Зденек. Они быстро миновали машину и скрылись за рядом сараев, не обращая внимания на окликнувшего их Петра.
Воспользовавшись моментом, Мишка протиснулся в приоткрытую дверь и вырвавшись на свободу, стал нарезать круги по подворью, служившему, по всей видимости, и огородом. Щедро удобрив грядку с темно-зеленой ботвой, он рванулся по ступенькам и с видом хозяина вломился в открытую дверь хибары.
- Мишка, ты куда? Ко мне! Я кому сказал?!
Окрик запоздал, и Петру ничего не оставалось, как выбраться из машины и последовать за одуревшим от свободы и обилия воздуха псом. Парень уже хотел войти, но на пороге нарисовался «беглец». В довольной улыбающейся пасти кобеля была невзрачная синяя тушка какой-то птицы. По свисающей безжизненной голове и перепончатым лапам обильно стекала слюна.
Оторопевший Петр уставился на любимца. Что ни говори, а кража была на лицо, вернее в зубах и расставаться с добычей пес не хотел.
- Отдай!- ухватив пичугу за свисающие части, Петр пытался вырвать трофей. – Отдай, кому говорю.
Но пес, почуяв запах крови и свежего мяса, намертво вцепился в него, и делится не желал. Первый рывок лишил птицу головы и пришлось перехватиться за скользкую шею, отвоевывая Мишкин обед.
- Пусти. Фу!
Более убедительная команда заставила собаку разжать челюсть и с сожалением отдать то, что осталось от утки. При ближайшем  рассмотрении, помятая тушка напоминала образец жестокого отношения с животными. Тощая, землисто-синюшная, жилистая и вдобавок слишком мелкая, по сравнению с домашними собратьями. Такую в руках держать страшно, не говоря уже о том, чтобы съесть. Поднеся к носу подпорченный  собачьими зубами образец пернатой диеты, Петр скривился. Пахла тушка хуже, чем выглядела.
Кинув кобелю жертву  птичьего гриппа, со словами: « Жри уже», - парень прикидывал, что может стать достойной компенсацией. Не оставлять же семью без еды?
- Петр, что там за шум? – Зденек пытался поймать FM-волну вертя одной рукой ручку старенькой авто радиолы, а другой удерживая руль.
- Да ничего, все нормально, дядя Зден. Провожают нас, - медленно отворачиваясь от заднего стекла, парень проводил взглядом удаляющегося китайца, вопящего на пороге и потрясаю за шею большую белокожую тушку утки еще не отошедшую от быстрой заморозки супермаркета.

Отредактировано Петр Смоляк (08-11-2011 01:11:27)

+1

5

- Всего понемногу. Путешественник и охотник, собиратель раритетов, уже почти монах и даже немного дипломат, - он пожал протянутую руку и оглядел опустевшую улицу.
Больше всего ему хотелось вернуться и лечь спать. Организм, привыкший к почти монашескому образу жизни с ранними подъемами, медитацией, упражнениями с монахами и путешествиям по горам бунтовал против того, что накануне внезапно был отравлен дешевым китайским спиртным.
- Зеленый чай мне осточертел за четыре месяца. Согласен на черный с сахаром. Молока здесь не достать. Не могу понять, отчего у китайцев не в чести молочные продукты. Здесь в глубинке его нет. Крестьяне до сих пор не понимают, о чем идет речь, когда говоришь о сыре или масле. Вечером придется сходить к старику, он Вас вовсе не угощать собрался, а содрать денег на местную общину в качестве компенсации. Так что лучше загодя поужинать. Да и нет у них ничего кроме риса.
Пообедать тоже было бы неплохо, кроме того, просто так бросать нового знакомого не хотелось. Он на самом деле соскучился по европейским лицам и был рад тому, что Лу отыскал для него развлечение.
Но больше всего заинтересовало имя и едва пробивающийся акцент.
- Вы чех?
Как часто здесь бывало, солнце уже успело скрыться за свинцовой, устрашающе плотной тучей. Пора было поторопиться, если оба не хотели попасть под ливень.
Александр покачал головой, глянув на небо.
- Нам лучше поторопиться.
Но они не успели. Последние слова погасил шорох внезапного частого крупного ливня.

0

6

Если сочетание «стена дождя» можно было бы нарисовать, то это была  бы действительно стена, но не из бетона, кирпича и дерева, а их тугих прутьев воды, что льют с небеси с такой силой, что способны пробить камень.
А ведь ничего не предвещало, и солнышко парило бойко, и от жара лоснилось испариной тело, а тут вдруг каскад воды за шиворот, одежда мокрая, словно нырнул в озеро, слов не разобрать, но, если кричать под ухом, то можно расслышать что-то.
-Да, чех, родился  в Праге, совсем ужасное произношение? - Орал в ухо Рудольф, пока они с новым знакомым пытались добраться до хибары лесничего, где можно было укрыться от ливня и обсушиться. - Вы тоже брат-славянофил? Нет, ничерта не смыслю в произношение, но когда  работал преподавателем, то старался от акцента избавляться. Может быть, мешает и немецкий, но с Вами побоюсь и на немецком говорить, тогда моему лингвистическому самолюбованию придёт конец.
Струи дождя прибольно хлещут по лицу, когда оборачивается к новому знакомому, смеясь рассказывая какие-то поверья о водных чудовищах и едва не навернувшись в бурном потоке грязи, что сливалась по камням мутными помоями.
-А какого демона Вас занесло в Китай в такое время? Раритеты или охота? О, да, заплатить я, конечно, смогу, но смог бы провести и обряд прощания с несчастной уткой или кто она там? Селезень?
Прихваченное оружие возмездия из которого прозвучал роковой выстрел было плотно замотано в брезентовую куртку Рудольфа, но всё равно он с досадой думал, что старинная вещь пострадает.
Сквозь льющиеся на путников тонны воды, видели они на расстоянии не более пары метров, да, и то, если удавалось открыть глаза, поэтому мужчина ориентировался больше по памяти, спотыкаясь о те же самые коряги и камни, как и в первый раз, когда ланью летел в хижину, спасаясь от проливного дождя.
Лачуги местных крестьян назвать домами можно было лишь под угрозой расстрела, ведь кое – как прикрытые пальмовыми листьями и хворостом строения содрогались от первого порыва ветра, и только углублённые ниши, вылепленные с применением глины, ласточкиного дерьма и травы сохраняли от непогоды. Хижина, в которую Рудольф затянул своего нового товарища, принадлежала всем и никому, по негласному закону тут могли найти себе пристанище охотники, путешественники и просто бродяги, наводняющие дороги в преддверии основных китайских праздников. По виду это был скорее грот, частично стенами ему служила скала, а частично плетёные их хвороста ограждения; бамбуковые стены защищали с запада, имелся даже древний дымоход; плита, сложенная из камней, несколько пыльных циновок. На лавке кое-что из посудной утвари, и кем-то принесённая обычная вешалка для одежды; из тех, что стоят в советских учреждениях.
-Но, зато тут есть горячий источник - Рудольф перевёл дыхание после игры в наперегонки с ливнем, вытер ладонью лицо, обернулся к Александру; глаза у него искрились азартным полубезумьем, которое нисходит, когда успеваешь вскочить на уходящий поезд в последний момент, или не свалиться с лошади, когда ей внезапно вздумалось поддать крупом.
С гулким звуком ударилось ружье о пыль, и хотя мужчина дрожал от холода, он первым делом обследовал свою драгоценную ношу, и только после, убедившись, что оружие не пострадало безвозвратно, поднялся. Зачесал пятернёй мокрые волосы назад, обернулся на Штенберга и тихо рассмеялся. Сейчас его спаситель напоминал промокшего гепарда: светящиеся в полумраке серой слюдой глаза, лохматая шевелюра всклокоченной метёлкой на голове, озябшие, заострившиеся черты лица. Что-то безмерно хищное и такое жгуче пронзительное, что Рудольф сглотнул, ощутив вдруг, как засосало под ложечкой от вспышки бешеного вожделения.
Оторопело крякнул себе под нос, глухо буркнул:
-С ума я с Вами сойду тут…Штенберг.
Потянул с себя футболку, долго возился со шнурками, вылил по литру воды из каждого ботинка; хотя не испытывал стыда перед Александром, но всё же, взявшись за пряжку брюк, ушёл в глубь пещеры, туда, где свет был глуше, а звук падающих капель в природный водоём с горячей водой отдавались в темя так, словно рвали барабанные перепонки.
На несколько минут всё затихло, а потом с громким рыком Рудольфа: «Твою же мать!»
Раздался плеск воды и блаженное в бархатном голосе:
-Не хотите греться, Штенберг, можете развести огонь, там есть в стене …шкаф, не шкаф, но там есть сухой торф, огниво и прочее, чтобы народными способами развести огонь, Вы же охотник, Вам раз чихнуть, - подколол с удовольствием, с огромным наслаждением погружаясь глубже в горячий источник и чувствуя, как озноб медленно, но верно уступает жару:
-Хотя лучше идите сюда, - пробормотал, испытывая откровенное желание увидеть своего спасителя без одежды. А поговорить можно было о чём угодно, хоть об урожае, как истинные китайцы; хоть о Конфуции, как истинно образованные люди; хоть о предстоящей расплате с народом Китая за грохнутую утку; о чём угодно, лишь бы поза Дзен избавила от навязчивых мыслей о грехе.

+2

7

Капюшон на голову и бегом от ливня. Новый знакомец восторженно перекрикивал шорох воды, шлепал по лужам, и приходилось сдерживаться, подстраиваясь под его темп, потому что Алекс не знал, где остановился Либшер. В иное время он припустил бы так, что даже штаны промокнуть не успели. За четыре месяца в муссонном климате, каких только привычек не приобретешь.
Чтобы не выглядеть невежливым, на бегу успевал вставлять фразу-другую, не очень  успевая ответить на поток вопросов.
- Имя. В Чехии распространенное. Предположил наобум.
Более простого способа узнать ответ на вопрос не было. Немецкий  он знал относительно хорошо.
- В датском…
Он не успевал за вопросами.
- в датском точно не переплюнете.
С разбегу заскочил под навес, словно вынырнул из океанической глубины.
Откинул капюшон, стер с лица воду, оглядывая помещение.
Сразу видно, что Либшер новичок в здешних краях. Восторженные интонации, улыбка, говорливость. Таким бывает тот, кто хотел оказаться в условиях совершенно нетипичных для себя.
- Раритеты. Жду, когда наставнику монастыря надоест измываться надо мной, и он соизволит продать одну вещь. А пока медитирую в позе лотоса на вершине горы и ощущаю снисхождение божественного просветления. Впрочем, грех жаловаться. Монахи прекрасно владеют кунг-фу и кое-что позволяют перенять из азов  этого боевого искусства.
После упражнений, синяков и ударов, Александр каждый раз все больше и больше убеждался, что монахи счастливо забавляются с ним, раз от раза доказывая почти двухметровому европейцу, что не в размерах и массе преимущество.
Со временем, он все же начал постигать древнее искусство боя и с удовольствием раздавал удары направо и налево, ничуть не жалея  плеч, боков, живота и прочих частей тела своих «наставников».
Глухой стук приклада его отвлек. Либшер  внимательно разглядывал ружье, во взгляде чуть детское опасение и пристальное внимание – сломал игрушку? Или нет?
Александр снял куртку, стряхнул с нее воду и повесил на вешалку. Ноги были сухими, плечи немного успели промокнуть, пропитка куртки уже начала потихоньку истираться и просвечивать.
Откинул со лба влажные волосы.
- Зря не носите чехол.
Убежище напоминало лачугу Робинзона. Дней десять и эта романтика надоест восторженному хозяину хуже горькой редьки, захочется комфорта, сухой теплой постели, электрической плиты и комфортной ванны в пристойной съемной квартире.
Местные богатеи зарабатывали в основном на таких, убегающих от надоевшей романтики туристах.
А пока имелась  кое-как сложенная печь с явно давно не чищенным дымоходом и такое диво, как горячий источник.
Тихий смех и глуховатый голос снова выдернул из мысленного сбора впечатлений. Александр обернулся на звук, коротко глянул своими желтыми волчьими глазами на хозяина лачуги, поймал взгляд, отметил интонации и фразу, сказанную им словно невзначай.
Движения, жесты, сброшенная футболка, фальцы теребят шнурок, затем ремень, смущение.
Александр остался на месте, прислушался к бодрому рыку и воплю, плеску.
Нет, он не намеревался топить плиту, рыться в шкафах и готовить чай. Кажется, его позвали сюда не за этим.
Откровенное соблазнение в бархатном голосе, запрокинутом лице с прилипшими к вискам и лбу темными прядями волос.
Импровизированная ванна не скрывала обнаженного тела.
Александр подошел к самому краю ванны и молча разглядывал Либшера.
Худое мускулистое тело, гибкий, но совсем не спортивный, просто повезло получить от природы прекрасное телосложение.
Глаза красивые, линия рта капризная, чувственная, взгляд насмешливый, вызывающий.Откровенная и одновременно чуть скованная и смущенная поза,
Вода переливается. Бликует в полумраке жилища, темные точки сосков сжаты, живот подтянут, а ноги небрежно разведены не скрывая обнаженного паха…
Вот почему китаец Лу решил, что Штенбергу будет интересно с новичком европейцем.
Восточная проницательность. Но, если с Либшером это очевидно и неприкрыто, то когда и как хитрый коп сумел догадаться о предпочтениях Алекса?
Он подошел на зов… обошел Либшера и сел за его спиной, опираясь на колени и носки тяжелых шнурованных ботинок.
Плавный разлет широких плеч, впадины и рельеф мускулатуры спины, напряженный затылок, чуть прикрытый влажными волосами, линия позвоночника между красивыми лопатками притянули взгляд, магнитом подействовали на ладонь, мягко коснувшуюся темных волос, застывшую на секунду, потому что от ощущения напряженной шеи и влаги волос захотелось запутать пальцы в прядях, сжать их с силой оттягивая вниз…
Его повело так же быстро, как и Рудольфа.
Он склонился к темным волосам, ладони легли на плечи, потянули на себя, принуждая откинуться назад, запрокинуть голову и подставить губы жестким, обветренным губам.
Тело заработало на инстинктах, пальцы сжались, впиваясь в белизну плеч, губы прильнули к губам, размыкая рот для поцелуя, язык скользнул по изнанке верхней губы, прошелся по ровной кромке резцов, скользнул внутрь, обвив чужой язык, ссасывая вкус, пробуя, смакуя, поглаживая. Чуть сильнее и глубже, настойчивей, грубее, снова нежно и почти невесомо. На секунды окунулся в океан чужой чувственности, а разомкнув поцелуй, снова вынырнул на поверхность, как минуту назад из стены субтропического ливня.

+2

8

Зов был откровенным, с плохо скрываемой похотью, горловым ворчанием, словно действительно зверюга призывает своего зверя. Рудольфа в краску бросило от одной мысли, что о нём подумает самаритянин Штенбрег; и что за сложная фамилия у него, какой ещё Штенберг, и почему так жёстко для языка  произносить её. С другой стороны, ну подумает и подумает, решит, что встретил шалаву, да ради бога, флаг ему в руки, сейчас ещё строить из себя монашку, когда от желания близости с этим конкретным самаритянином Штенбергом сводит нутро и сладко ноет внизу живота.
Рудольф услышал шорох шагов и вцепился ногтями в бортики каменных плит. Вода нервозно отхлестала его по груди, спине, словно передавая состояние мужчины. При всей лихости собственных желаний, безрассудстве, жажде физического контакта, страшно было бы совершить глупость, поэтому замер, словно боясь, что грохот колотящегося сердца услышит Александр.
Понимал, что откровенно соблазняет своего спасителя, совершенно не задумываясь о последствиях. И просто до мандража хотелось целоваться  с ним, вжаться всем телом, нырнуть рукой за пояс брюк и, целуя, чувствовать, что это не одного его так клинит, что не он один внезапно лишился разума.
Плеснулась вода, когда чуть пошевелился, но молчал, просто вдыхал запах и слушал. И когда ладони упёрлись в плечи, заставляя запрокинуть голову, когда губы жёстко впились в губы, вызывая судорожный выдох с хриплым стоном, без удивления почувствовал, что не хочет и не может остановиться.
При первом же касании затрепетал. Послушался руки, а когда прильнул к губам, то сильно вздрогнул, словно по телу пустили разряд электрошокера. Язык погружается в рот всё глубже,  скользит по резцам,  чужая слюна и вкус наполняет, и приходиться сглатывать; сосать язык мужчине – наслаждение до колючих мурашек, сопротивляться его напору и уступать, и снова возбуждающая игра языком, словно в яростном танце.  И жёстче впиваются губы в губы, и дыхание срывается, заставляя застонать изо рта в рот, не стерильно, а по животному яростно и вожделенно. Сдаться внезапно  напору Штенберга, дать его языку трахнуть в рот жарко и жадно, и, тут же, ласкаясь к нему, мягко накрыть его сухие губы, посасывать их, дразнить кончиком языка, собирать с резцов его вкус и снова и снова терзать его рот.  Глотать слюну, прикусывать и снова сосать губы, чувствуя, как судорога возбуждения щекочет сонную артерию, каскадом стекает по плечам, царапает соски  и жаром пульсирует в члене.
Чувствуя, что плен губ разомкнут, обернулся к Штенбергу. Смотрел на него кошачьим взглядом; разнеженным, топким, маслянистым. Без упрёка, без объяснительного сокрушения по-поводу собственной распущенности, просто щурился и слизывал с губ его вкус.
Потом с головой ушёл под воду, и вынырнул, отплёвываясь от воды. Осторожно опираясь о бортик у ног мужчины, словно в невероятной задумчивости провёл пальцами по его члену, обхватил сквозь ткань брюк ладонью и принялся ласкать. Мизинцем поддевал мешающую собачку молнии, поднял голову  и прозрачный взгляд кота в желтизну провалов глаз волка:
- Я хочу заняться с тобой сексом, Штенберг, так хочу, что меня трясёт, если у тебя какие-то жёсткие моралите, то забудем этот разговор, но я готов с тобой трахаться в любой позе; хоть на люстре, которой  тут нет, если, ты, чёрт возьми, мне откажешь, то .. то, тебе придётся обождать всё же у плиты, у меня реально всё ноет и мне нужно будет просто спустить в кулак
Он глухо усмехнулся, топя в цинизме  охватившее внезапно смущение, ещё жгло после жёстких поцелуев  губы, разгорячённое тело казалось раскалённой лавой; скулы вспыхнули и Рудольф раздражённо взмолился:
-Разденься же ты, наконец, чёрт!

Отредактировано Рудольф Либшер (09-11-2011 04:28:14)

+1

9

+1

10

+1

11

+2

12

+2

13

+1

14

+1

15

0

16

Отредактировано Рудольф Либшер (19-11-2011 13:54:57)

+1

17

Как долго они были на каменном полу. Пять минут, десять? Или пятнадцать секунд?
Он не сразу пришел в себя, вынырнув из тяжелого кокона послеоргазменной истомы и собственного сердцебиения. Стучало в ушах, в горле, раздирало грудь.
Сколько потребовалось, чтобы снова начать дышать, видеть, слышать чужое загнанное дыхание.
Он наконец-то перестал сжимать ладонями плечи и вдавливать тяжестью своего веса в грубые холодные плиты. Не удержался и упал, оглушенный физически и эмоционально.
Теперь колени чувствовали холод, а мокрая спина любовника все еще ходила ходуном. Судорожно  поджались мышцы живота от последнего скольжения наружу.
Слева влажно грел живой источник, вода переливалась, манила.
Он опустил испачканную спермой ладонь в воду – горячо и ласково, маняще. Зачерпнул воды и плеснул любовнику на спину, еще и еще раз, прижался губами к солоноватому ручейку, заскользившему вниз по спине, поймал, собрал капли и перевернул Рудольфа на спину.
Молчал, не улыбаясь вглядывался в черты лица, огладил  по самому краю, убрал волосы, прилипшие к виску.
Странная крупная дрожь сотрясала все тело. Только сейчас осознал, что мышцы напряжены до предела, будто пытается удержать какой-то внутренний стержень. С чего бы…. Пил вчера весь вечер и ночь, ничего не ел сегодня кроме болеутоляющих таблеток и сорвался в бешеном сексе.
- Охотник… Если ты рассчитываешь на то, что я после пьяной ночи, пары таблеток на завтрак и секса смогу потом нормально передвигаться на своих двоих, то мне нужно что-то более существенное, чем любезно предложенный тобой чай.
В голосе странным образом перемешалась ирония, досада и нежность, Алекс улыбнулся, наклонился, коротко прижавшись губами к переносице любовника, затем сел и упираясь носком ботинка в пятку, снял с себя обувь, сдернул приспущенные штаны и нырнул в горячую воду, уйдя в нее с головой.
Повело… Ох как повело. Голова закружилась, комната заплясала, края импровизированной ванны качались, сливаясь с колыхающейся водой.
Вдох-выдох и отпустило.
- Есть шанс съесть кусочек утки. Ты же не забыл, что нужно суметь выпросить прощения у божественного селезня,  бездарно подстреленного тобой сегодня утром?
Не удержал издевки в голосе, очень уж нравилось, как у Либшера вспыхивали глаза и от злости кривились губы.
- Хотя вряд ли там накормят чем-то кроме риса и овощей. Зато денег с тебя сдерут в пользу местной общины.
В общем-то, Александр мог себе позволить такой снисходительный тон знатока местных нравов и обычаев. Ведь он сам  поначалу попадал в несколько схожих с этой ситуацией. Правда, об этом Либшеру знать было совсем не обязательно.

+1

18

Прохладная плитка остужала грудь, живот; скулу, когда прижался к полу, просто прислушиваясь к ощущениям, звукам, словно сквозь пелену: тому, как Александр высвободил свой член, и от этого крупная судорога боли прошла по телу, словно прижгли раскалённым железом.  Прикрыл глаза, с глупым блаженством на лице улыбаясь поцелуям. Крепкая хватка и руки Штенберга перевернули на спину. Теперь стыдливо прикрываться перед ним не хотелось. Просто смотрели друг на друга, словно в душу тянуло, и Рудольф тоже не улыбался, просто смотрел, ласкал взглядом; мягко, нежно, словно убеждал в чём-то.  Сил раскрыть рот не было; нутро едва не наизнанку, и отдался полностью, пусть смотрит волк, как хочет, в чём не разберётся, пусть спросит. И слова между делом, чтобы тишины не было, и разговор такой, чтобы легко в себя придти; вот за поцелуй бы, пожалуй, дать бы в зубы, но куда уж теперь то, когда из собственного зада пока сперма любовника текла. Не солидно сразу как-то напоминать, кто тут был главный последнее время. Внутренне смешно стало и легко сразу как-то, повернулся к Александру, и заметил, как  задрожал тот, вроде змею увидел, и в воду. А раздевался как неправильный скаут, но дал недолго, наконец, полюбоваться и телом и задницей
Загорелый, словно ожившее изваяние бога Марса - исполин со светло-жёлтыми глазами; на ресницах капли воды, мокрые патлы, чувственный излом губ, так и жди, что с клыков потечёт пена. Откровенное горло, с которым уже хотелось трахаться; упругие рывки под водой, что теперь заставляли так трепетно реагировать на всё это порнографическое безобразие.
Кокетливо вздохнул, и беззвучно рассмеялся, откинувшись спиной на плитку. Просто слушал всплеск воды  и голос, пытался представить выражение лица, с которым Штенберг говорил, как выглядел, когда напивался в дым, и просто кожей чувствовал, как всё происходящее охрененно хорошо и правильно. До смерти боялся, что будет, когда разлипнутся потные бёдра, когда остудит водичка, даже шальная мысль, как Александр гордо берёт свои шмотки и отваливает из лачуги тоже пришла в голову, пока боялся на него глаза поднять.
Утка…Твою же мать…Либшер живо сел, и тут же глухо выматерился от боли, свёл ноги. Задребазжала кровь в пульсирующем анусе, словно в ответ застучали капли воды, что стекали с обнажённого пловца. Полумрак грота внезапно наполнился звучными бликами, а по стенам поползли исполинские тени древних чудовищ, разбуженных непочтительностью смертных. В другое время, мужчине были бы интересны легенды, но сейчас его интерес был реальностью и все мысли были связаны только с ним. С демонстративным кряхтением Рудольф соскользнул в воду, и чувствуя, как покрывается мурашками от холода, нырнул, пока воздуха хватило не появлялся на поверхности, а потом отплёвываясь, вынырнул, стёр ладонью мокрень с глаз, очутился лицом к лицу со Штенбергом и, придержав его за подбородок, мягко коснулся его губ; целуя долго, сладко, откровенно лаская языком, прошептал:
-Ах, жаль, что селезнем был не ты, я бы придумал, как выпросить прощения такой птички…
Глаза смеялись, но в глубине зрачков плавилось настоящее бешенство, а колено под водой неосторожно вжалось между ног, чтобы указать  о какой птичке идёт речь, и Рудольфу стоило труда, чтобы не прижать сильнее, за то, что Александр очень быстро сообразил, как вывести из себя незадачливого охотника.
-Ненавижу, когда ты так делаешь, - прошипел, прикусил за нижнюю губу, - посмотрим, кого ты там настреляешь ещё. А силёнок у тебя хватит себя и меня из водички достать? Я тебе покажу в благодарность, где у меня есть ром, полотенце и сухие штаны.
Снова скользнул в воду, пощурился, и наматывая круги вокруг Штенберга, подразнивая его взглядом, улыбкой и показывая язык, которым облизывал поминутно резцы и зацелованные губы.
-Сделай меня птичкой, сделай меня рыбкой, - бормотал, тихо смеясь, наблюдая за выражением лица, и чувствуя, что готов поставить памятник китайской утке, которая свела его с этим внезапным, хотя и болезненным удовольствием.

Отредактировано Рудольф Либшер (19-11-2011 18:32:41)

+1

19

0

20

Отредактировано Рудольф Либшер (23-11-2011 02:52:25)

+1


Вы здесь » Прага » Игровой архив » Смерть в провинции Шандунь (пять лет назад)