Неблагополучные районы -->

Проблема обогрева на время отпала, зато в полный рост встала проблема голода: после активного махалова да бега по пересеченной местности, желудок слился с позвоночником в страстных объятиях, басовитым бурчанием взывая к хозяйскому разуму, побуждая тот немедленно вступить в процесс добычи столь необходимого организму топлива.  Прижимая ладонью разбухшую и кровившую бровь, Тадеуш брел по улицам, мучительно раздумывая - как любил приговаривать его незабвенный дружок - «куда пойти, куда податься, на что купить, за что продаться». А картина выходила безрадостная, к себе домой он идти все же поостерегся, приятели – или в бегах или на промысле... в это время прямо таки судьбоносным знамением подмигнул из-за крыш домов купол храма, освещенный осенним солнцем, поджигая отсыревший хворост бомжовой памяти, неохотно затлевшей проблеском озарения – сегодня ж день бесплатной кормежки! Ноги сами бодро зашаркали стоптанными подошвами кед по асфальту и вскоре натренированный на запахи съедобного нос , подергиваясь кончиком, обонял аромат подгоревшего горохового супа, щедро разбодяженного кипяченой водицей – ну, вы же не думаете, что бездомных и прочих маргинальных личностей будут кормить чем-то более приличным? Впрочем, личности были рады и такой халяве, и вскоре Тадек влился в извилистую очередь, петлявшую между рассевшимися прямо на земле счастливчиками, хлебавшими дармовую похлебку. Отстояв в медленно движущейся, словно в мавзолей, очереди около часа и получив в снова окоченевшие руки свою порцию отвратительной желто-зеленой жижи в одноразовой тарелке, бородач примостился на свободном пятачке и принялся торопливо глотать горячий суп, хлюпая враз рассопливившимся носом. Еда немного притупила пиявку голода, согрела внутренности и оживила мыслительный процесс, подсказавший, что неплохо бы разжиться и теплой верхней одеждой, ночь ведь на носу, а она далеко не тропическая. Пошныряв взглядом по стайкам бичей, выцепил одного, прикорнувшего на вяленой травке, то ли сморенного сытостью, то ли ударной дозой алкоголя и с независимым видом приблизился, присев рядом с телом на корточки: тело дышало хрипами продырявленных никотином легких, распространяя густое амбре перегара и явно в ближайшее время просыпаться не собиралось. Что же, это как очень устраивало Тадеуша, а еще больше его устраивало пухлое пальто из сурового социалистического детства, когда игрушки были либо деревянными, либо железными весом под килограмм, чтобы дети, видимо, не только развивали моторику, но и заодно подкачивали мышцы. Бородача не смущали взгляды десятков глаз – мужик сам виноват, нефиг расслабляться в стае ворон, он деловито потянул за рукав, вытряхивая из него вялую, как переваренная макаронина, чужую руку, а после перевернул тело на живот, заботливо поправив голову неизвестного коллеги, чтоб не захлебнулся, если надумает блевать и стал обладателем ветхозаветного шмотья, тут же без зазрения совести напялив пальто на себя. Ну и что, что рукава коротковаты и вместо воротника дикобразом топорщатся нитки и выглядывает ватный наполнитель? Зато спина в тепле и задницу прикрывает! Придерживая расходящиеся полы руками, Тадек бодро потопал прочь, озаботившись следующим пунктом в своей вечерней программе – ночлегом.
Обойдя все мыслимые и немыслимые места, где только можно было бы приткнуться, бродяга все еще пребывал в поиске: одни, под открытым воздухом,  отметал по причине ставших уже зубодробительно холодными ночей, другие были либо забронированы более быстрыми сотоварищами по несчастью, либо оказывались заколоченными наглухо бдительными городскими коммунальщиками, злорадно перекрывавшими последний кислород вольному бомжацкому народу. Ноги, намотавшие немерянные километры, уже начинали побаливать, отдаваясь эхом ломоты в позвоночнике, и отчаявшийся найти ночное пристанище Тад уже подался в ближайший пригород, когда неожиданно для него к протесту организма присоединился желудок, то ли имевший свой взгляд на лежбище, то ли гороховый суп был недельной выдержки и таки не прижился.
- Ахтыжматьтвоючерезколено! – Одним словом выдохнул скрученный в неведомую букву алфавита бродяга, придерживая обеими руками взбунтовавшиеся кишки и мелкой пробежкой понесся к ближайшемй зданию, оказавшемуся ветклиникой – ну да в таком состоянии ему было совершенно фиолетово, окажись оно хоть Парламентом, хоть президентским дворцом – на ходу сдирая штаны и приваливаясь спиной к синему мусорному баку у стены, оглашая притихшие окрестности звуками бурной радости организма. Когда поток иссяк, враз полегчавший кило на пять Тадеуш привстал, откидывая крышку бака и щупая мусорные мешки на предмет подходящих бумажных отходов и счастью его не было предела при обнаружении целой кипы выброшенных газет и журналов, которые он и употребил по назначению, заодно замаскировав обгаженные области игривыми шалашиками, хотя смысла в этом было немного ибо запах сшибал с ног на подходе. Пошатываясь на подгибающихся ногах, побрел, придерживаясь за стенку, облегченно отдуваясь и слабо дергая непослушными пальцами язычок почему-то заевшей молнии портков и так постепенно увлекся процессом, что остановился, наклонившись к ширинке и пытаясь рассмотреть в темноте причину аварии, борясь уже обеими руками со своенравной одеждой.

- И...ть! – Чуть было не украсивший от неожиданности дворик еще раз, уже теплой лужей, бродяга инстинктивно впечатался в стену дома, прикрывая глаза козырьками ладоней и, щурясь, пытался рассмотреть ночного весельчака. В начавшей отходить от пережитого первобытного страха голове закрутились многочисленные ругательства, которые, словно огоньки святого Эльма, готовы были сорваться с языка дабы осветить байкеру его пешее путешествие с эротическим уклоном. И, если бы хозяин мотоцикла оказался обкуренным подростком, Тадеуш бы не поскупился на подробное описание маршрута: куда, как, в каком темпе, как надолго и в чьей компании незнакомцу следовало бы идти – однако маячащая в темноте фигура явно пережила тинейджерский возраст лет эдак на тридцать, хотя, с нынешними подростками ни в чем нельзя быть уверенным.
- Охренел? – Выбрав самое нейтральное из словарного запаса, поинтересовался у ночного любителя развлечений бомж, снова возвращаясь к прерванному занятию. Не из соображений приличия – да и кто там ночью чего увидит, особливо без фонарика и лупы, а потому, что отморозить причиндалы не входило в его планы. Перемнувшись с ноги на ногу и переложив хозяйство на другую сторону, Тадек потянул за язычок молнии, придерживая и оттягивая ширинку чуть вниз, для облегчения скольжения и сцепки зубцов, одним глазом косясь на странного любителя ночных приключений. Видимо, облегчившийся организм как-то повлиял и на умственные способности, хотя, казалось бы – где задница и где мозг – или же декорации места действия с длинномордыми тенями и угрожающе поблескивающими в лунном свете, сквозь кристально чистое стекло окна непонятными предметами, похожими на причудливые приспособления для пыток, но в башке начали всплывать истории, одна страшнее другой, которыми обменивались собирающиеся в кучки возле общественного дежурного огня бомжи.
То слухи про пана Интеллигента, облаченного в старомодный плащ, шляпу и с неизменным пузатым саквояжем в руках, отлавливающего припозднившихся одиноких прохожих и поедающего их прямо сырыми в зарослях парка – якобы кто-то его даже видел, сидящего с крахмальной салфеткой, заправленной за воротник, при свете свечи в старинном канделябре, разделывающем человеческое тело серебрянными ножом и вилкой. Вопрос, зафига мужику таскать с собой канделябр и как умудриться сожрать, пусть даже за ночь, целого человека, почему-то не возникал.
То страшилки про пана Коллекционера, загоняющего жертву в тупик при помощи хитроумных изощренных ловушек и ставящего перед выбором: смерть или добровольно и самолично ампутированная часть тела. Об этом рассказывал бич Циклоп, утверждавший, что его второй глаз покоится в банке с формалином в личной коллекции этого маньяка. Самыми безобидными были истории про стайки обколотых глумящихся подростков, развлекающихся отловом и издевательствами над бродягами в меру своих, подпитанных фильмами, фантазий.
Но вернемся к мотоциклисту: на подростка он не походил, саквояжа, равно как и плаща со шляпой, не наблюдалось, да и требований в стиле «жизнь или ухо» незнакомец не выдвигал... Трудно сказать, что послужило причиной – передоз адреналина и вызванная им безбашенная смелость или общее состояние испытанного за день стресса, но Тадеуш неожиданно дружелюбно обратился к байкеру:
- Слышь, мужик, не поможешь разобраться? Молнию на штанах заклинило, посмотри, в чем там дело, а?

«И не было милее музыки, чем звон стаканов» - в данном случае, интимно-завлекательный перезвон бутылочного стекла, заставивший Тадеуша враз позабыть обо всем, делая стойку на издевательски демонстрируемое спиртное. Как всегда, желудок выразил полную солидарность громким бурчанием, невольно наталкивая на мысль об одной странности: траванувшись едой, человек был способен от нее отказаться, по крайней мере, на некоторое время; а вот о спиртном за всю свою недолгую в общем-то жизнь Леший такого не наблюдал, даже после самого жуткой интоксикации жертва, едва оклемавшись, уже ползла за следующей дозой. Вот вам и разговор о первичных потребностях!
Дернув кадыком на чужой глоток вожделенной жидкости, бродяга едва не скончался на месте от инфаркта при виде чудовищного кощунства, даже ладонь под одежду засунул, массируя под левым соском, ошибочно принявшим это за руководство к действию и с готовностью проклюнувшимся твердой пипкой.
- Ё... – Только и смог выдавить от потрясения, бросаясь к месту гибели ракии, бросаясь возле маслянисто поблескивающего в рассеянном свете ночного пейзажа мокрого пятна на колени и лихорадочно скребя ладонями по асфальту, словно пытаясь собрать выплюнутое ненормальным  (ну а кто в своем уме станет подобное творить ?!)  байкером, при этом выражение лица у Тадека было, как у кобеля, внезапно обнаружившего прямо перед случкой отсутствие самого важного органа. Облизав влажные пальцы, он без излишних сомнений шагнул следом за сучковатым мужиком – не от слова «сучка», а потому, что ассоциировался с крепким приземистым деревом, ощерившимся острыми сучками – безопасно, если обойдешь стороной, ну а коли потеряешь страх и напорешься... мало не покажется. В другое время бродяга бы поостерегся даже на сто метров приближаться к подобной личности, но истощенный недавней атакой горохового супа организм притупил чувство самосохранения, которое окончательно добило волшебное «халява!!», промелькнувшее в мозгу – за дармовым Тад взошел бы и на костер – кстати, феномен достаточно известный у мозгоправов, когда сильное желание напрочь  цементирует содержимое головы, лишая даже проблеска разума. Так что, как за дудочкой Крысолова, сунулся в логово, почти наступая незнакомцу на пятки и не отрывая бдительного взгляда от бутылки в его руке, и именно из-за этого как-то совершенно пропустил, куда и какими коридорами шли, мгновенно, едва только чужие пальцы отлепились от бутылочного горлышка, кинувшись на захват драгоценного пойла.
- Нет такого яда, чтоб на меня подействовало. – Бесцеремонно примостив задницу на стол отозвался бородач, со слезой блаженства в глазах делая несколько крупных последовательных глотков сливовицы. – Хорошо пошла! – Сдавленно оповестил, продышавшись, погладил заросшее горло и поинтересовался, - А что с рукой?
На языке вертелось с пяток забавных вариантов произошедшего с конечностью, но, поймав краем глаза отголосок взгляда ветеринара, Тадеуш предпочел их просто проглотить вместе с очередной порцией алкоголя. Оглядевшись, он стащил пальто и бросил его на нечто у стены, похожее на диванчик и с детской непосредственностью полез руками в аптечку, перебирая содержимое с тайным умыслом спереть что-нибудь полезное. И все же, что-то его отвлекало, мешая сосредоточиться, помимо заволокшего башку кисейной пеленой опьянения, какое-то смутное ощущение беспокойства, вяло пихавшее под копчик... но тут пальцы натолкнулись на чужую твердую ладонь, скребанув ногтем по мозолистому бугорку и мысли сразу поменяли направление, отразившись на лице пошловатой ухмылкой.

Иногда, если позволяли обстоятельства, Тадеуш любил поразмышлять над цепочкой случайностей, приводивших к тому или иному событию в его жизни: вот взять сегодняшний день, если бы не отсутствие подходящих ночных пристанищ в городе (что, надо сказать, уже само по себе было редкостью) – он бы не потащился за его пределы, если бы не гороховый суп – его бы не пронесло. Убрать один из фактов и кто знает, какой бы вираж заложила судьба, а так все сложилось в приятную картинку: есть где, есть что и есть с кем и сейчас бродяжьи душа и тело просто наслаждались моментом. Спиртное приятно согревало кровь и повышало настроение, ползущее вверх настолько стремительно, что грозило вырваться за грани разумного, желудок вернулся в обычный режим, перестав гневно пыхать газами и лениво побулькивал, соглашаясь на пиццу даже без подогрева... инстинктивно отдернул руку, стоило только крышке аптечки урасть сверху, выпрыгивая поплавком из гастрономических мечтаний, и недоуменно поморгал чуть слипшимися от многодневного игнорирования мыла душистого и полотенца пушистого ресницами на последующее затем действие кулака нового знакомца.
- Ты чего вещи портишь? – Укоризненно пожурил, сделав крупный глоток и приблизив бутылку к состоянию «почти пусто», пробегаясь пальцами с неровными обломками ногтей по вмятине, - Вот народ, лишь бы сломать, а о том, что это кому-то пригодиться сможет, даже не подумают!
Тадека совсем не впечатлило – на улице насмотрелся и не такого - ни вправление суставов, ни хриплый рык, ни метания крепыша по комнатке, только ноги вежливо поджимал, чтоб не споткнулся, гораздо больше его занимал блин пиццы в микроволновке, на который он время от времени заглядывался с вожделением. Допив ракию, положил бутылку пузатым боком на стол, перекатывая под ладонью, дернулся возбужденно, услышав волшебное слово «халява» - стеклотара зазвенела обреченно, подкатываясь от неловкого движения к краю стола и упокоилась  остроуглыми руинами на полу. Тадек шмыгнул носом, отводя бегающий взгляд в сторону и подавляя желание по-детски замести следы, запнув осколки куда-нибудь в темный уголок.
- Ты обещал помочь с застежкой, - напомнил, переходя в наступление, невзначай ерзая задницей по столу, передвигаясь подальше от места бутылочной аварии, мол, это не я, это сквозняк! Поймав на лету конструкцию, отдаленно напоминающую кольцо колючей проволоки с небольшой кожаной вставкой и болтающимся хвостиком поводка, прижал заматерелой подушечкой пальца один из шипов:
- Играть, говоришь... – на заросшем густой растительностью лице похабно ощерилась зубами улыбка ибо Тадеуш уже вошел в то состояние опьянения, когда любой вызов принимается на ура, а если прибавить к этому еще и подкрепление в виде обещанной дармовщины, то в таком случае даже к гадалке ходить не надо было, чтобы предсказать его реакцию. – И во что будем играть? – Поднеся ошейник к лицу, провел носом по кожаной полоске, соединяющей металлические звенья: Леший любил кожу, ее запах, фактуру, интимность прилегания к телу – потому и штаны носил, не снимая, и зимой и летом, а уж сочетание ее с металлом и вовсе будило в душе первобытные дикие желания.
- Может, в доктора? – Заправляя превращающуюся из состояния вареной в твердую, «колбасу» поглубже в глубины ширинки, чуть откнинулся назад, опираясь на уперевшуюся в столешницу ладонь выпрямленной руки, покачал на пальце девайс. – Сделайте мне клизму, - с придыханием продолжил и тут же постучал себя по лбу костяшками пальцев, - Нет, я же уже того... Как это надевается-то?
Бросив сбрую обратно такому же щетинившемуся колючками, как и ошейник, байкеру, вальяжно сполз со стола, опустился на четвереньки, дурашливо помотал лохматой башкой и бочком подскочил к креслу:
- Ты мне пузо почешешь? – В поплывшем синеоком взгляде можно было разглядеть все бесовское нутро Тадека, вплоть до здоровенного шила в заднице, подталкивающего в бездну безумства. – И как мне тебя называть?

Наверное, Тадеушу в детстве отбили все мозговые извилины или он и вовсе уже родился с дефицитом оных, по причине активного употребления матушкой горячительных напитков, как бы то ни было, иногда он совершал странные поступки – как сейчас, например, решив выяснить, на что способен человек по отношению к другому, если дать ему полную свободу действий? Может и наивно с его стороны, но почему-то поверил этому крепышу, что утром точно будет еще живой, так что смерти не боялся; боль – знал свои пределы, вытерпит, да и вряд ли ему кости ломать будут и скальп живьем снимать; брезгливым не был, фобиями не страдал, ну прямо идеальный кандидат в подопытные кролики!  А ведь любопытно, насколько богата фантазия у случайного знакомца, да и вертелась настойчивой юлой мыслишка – а вдруг даже и понравится? Так что изучал исподволь пытливым взглядом лицо любителя ночных развлечений, пока тот сосредоточенно жонглировал ножом, чуть морщась от натянувших бороду пальцев: ну млин, такое ощущение, что все считают ее приклеенной, а не растущей как положено, этак и кожу содрать недолго! Присматривался к выступающей, как волнорез, скуле, к повлажневшим от пота волосам на виске, к проклюнувшейся мелкими остьями щетине на подбородке и вокруг жесткой заградительной линии рта: ну, знаете, есть зовущие к поцелуям рты – со смазанным контуром губ, беспомощные в своей потерянности границ, этакие виктимные рты, зовущие завладеть, выцеловать четкую форму; а есть рты конкретные, останавливающие на подлете пограничной линией твердо очерченного контура – стоп, подумай, прежде чем соваться, выдержишь ли, не порежешься о резкую нить, охраняющую губы? Да, в пьяную голову Тадека частенько вламывались и не такие чумные ассоциации, возможно, это был отвлекающий маневр мозга для тела, чтоб расслабилось и действовало по рефлексам, убирая живот с траектории лезвия, да поглубже, так чтобы образовался крутой обрыв выступающей реберной решетки...
Скосил глаза на обожаемые штаны, цепляющиеся внутреннеми швами за волосатые ноги, как пассажиры Титаника за проплывающие мимо льдины, но все же неумолимо увлекаемые на дно тяжестью собственных тел – портки сгорбились скорбным изломом у коленей и, пока твердые пальцы незнакомца трудились над новым украшением для заросшей шеи, бомж посучил ногами, избавляясь от штанов окончательно, изловчившись запнуть их в безопасное место под столом, чтоб тоже выжили до утра. Ошейник плотно опоясывал шею, так что кадык проходил с натугой, а шипы касались кожи с намеком, пока лишь сонно полеживая, дергая волоски при каждом движении, но стоило крепышу натянуть поводок, как враз ощерились голодной акульей челюстью, вминаясь в плоть.
- Ииииыыыы! – При желании этот возмущенно-придушенный вопль можно было бы назвать скулежом, Тадек почти лег на колени мужчины, рефлекторно пытаясь пролезть пальцами под металлические звенья и ослабить давление. Микроволновка сварливо визгнула, сообщая о том, что «кушать подано, идите жрать» и по комнатушке поплыл аромат пропеченного теста, салями и расплавленного сыра, перебивая робкое амбре не очень тщательно подтертого зада, лишившегося брючного перекрытия – в темноте да в спешке не особо расстараешься, да и не планировал бродяга тылы демонстрировать.
- Ав! Ам, ам! – Хрипло оповестил человеко-пес своего временного владельца о желании почавкать чем-нибудь съедобным и поскреб ногтями его бедро. – Хррр! «Отпусти, сволочь, а то придушишь еще до начала забавы!» Чтоб дошло быстрее, будто нечаянно нажал ладонью на пах крепыша, скаля влажные от закипевшей слюны зубы.

Ну и изобретательный же, гад! Во взгляде бомжа можно было заметить промелькнувшее восхищение – не самим действием, кому же понравится разбазаривание впустую драгоценного спиртного, а творческим подходом крепыша. Что бы пришло первым в голову обычного человека, вздумай он напоить животное? Правильно, миска или ее подобие, правда, жарким летом Тадеуш пару раз наблюдал и утоление питомцами жажды через поильники, похожие на младенческую бутылочку с соской – от такого тоже бы не отказался... представив себя вольготно развалившимся где-нибудь на скамейке в скверике, потягивающего алкоголь через латексную нашлепку, бродяга даже отвлекся от процесса, от чего прицел горлышка бутыли сбился и ракия потекла по щеке. Спохватившись, вновь вывалил мясистую губку языка, подставляя под струйку, ловя веселящую жидкость, а когда поток иссяк (по закону подлости как раз только вошел во вкус), изловчился обсосать проспиртованные сосульки бороды и даже подлизал с пола – а что, зараза к заразе не пристанет, да и алкоголь все дезинфицирует!
На прилетевший по ребрам ботинок глухо вскрикнул, инстинктивно сворачиваясь в защитную позу эмбриона и интенсивно потея от легкой паники, когда голову плотно накрыло коконом одежды: сразу всплыли воспоминания о подростковых играх, когда на голову ничего не подозревающей жертвы, подкравшись сзади, накидывали что-то из гардероба (особой популярностью пользовались толстые свитера и куртки), валили на пол или на землю, придавливая сверху и вопрошали «Кто выключил свет?». Гремучая смесь ужаса, чувства беспомощности и неизвестности порождала выброс адреналина такой силы, что это можно было сравнить с дозой афродизиака – мгновенный жар и сильное, болезненное возбуждение, дровишек в которое подбрасывало и трение стояком о твердую поверхность, и живое копошение разгоряченных тел и, как следствие, если игра чуть затягивалась, мощный оргазм, вплоть до потери сознания особо чувствительными личностями. Постепенно из простой забавы действо трансформировалось в азартный тотализатор, парни делали ставки на то, как скоро жертва кончит, некоторые на этом нехило поднимались. Побыв пару раз в роли жертвы, Тадеуш обзавелся глазами на затылке и уже не давал застать себя врасплох... но иногда, потакая своим желаниям, поддавался, обуреваемый жаждой вновь испытать гамму ощущений небывалой яркости, но четко знал свою дозу и никогда не подсаживался на сладкий яд, а затем игрища сошли на нет, после пары летальных исходов сексуальных наркоманов.
Короче, действие по лишению одежды было не столь длинным, как воспоминания, успев лишь слегка оживить купающийся в густых волосах член, чуть напрягшийся, как удав перед прыжком. Так и волочился за Пастырем, мотая упругим хоботом, то и дело смачным шлепком ударявшимся о ляжки и от этого еще больше наливающимся бодрой силой, пыхтя и огрызаясь на удары поводком – ну неудобно же идти! У собак задние ноги по другому устроены, а тут не знаешь, как свои ходули приспособить: на коленях ползти больновато, да и кожу стереть можно, вон, и так уже появилось несколько лениво кровоточащих царапин; стоит же чуть выпрямить конечности и кровь отливает в башку, да и яйца слишком раскачиваются, причиняя дискомфорт. В итоге подобрал нечто среднее, раскорячившись и перемещаясь полупрыжками, высоко вскидывая задницу и подергивая поводокрваным ритмом передвижения, хрипя от сосредоточенности. Повел носом на влажный запах, по кротовьи щурясь от затеплившегося света ламп, подскальзываясь на кафеле, пару раз навернулся, приложившись последовательно локтем и коленом и в довершение чуть не нырнув в притаившуюся темноту ямы, служащей, как он смутно догадался, сливом при помывке. С явным облегчением приютил пятую точку на гладкую поверхность кафеля, бесстыдно расшеперив согнутые в коленях ноги и принялся вылизывать поцарапанную кожу... аааа, хотел легкой жизни?! Обломись!! Сверху на голову шмякнулось нечто, по консистенции напоминавшее дерьмо средней густоты, однако, вопреки ожиданиям, пахнущее чем-то цитрусовым – два в одном, чего Тадек недолюбливал. Приподняв зад, завертелся, энергично мотая башкой и конечностями, разбрасывая ошметки моющего средства, должно быть, долетевшие и до «байкера», взвыл утробно, когда субстанция залепила сначала один глаз, а потом и вовсе лишила зрения из-за спешно и плотно прихлопнутых век, принимаясь протирать руками глаза и выковыривать мыло из ноздрей и рта, сопровождая действия неопределенными звуками, похожими на гибрид фырканья бегемота и ругательства какого-нибудь австралопитека, имеющего в своем распоряжении лишь три буквы: х, у и й.

В общем, Тадеуш понял, что ночь будет длинной: крепыш никуда не торопился, а воображение бомжа уже тужилось в догадках, что же еще можно выдумать для «собаки»? Ролевые игры, конечно, привлекали – но не все и не всегда, зависело и от участников сценария, и от собственно сюжета и от антуража. Ну, с первым и последним здесь был полный порядок, первобытная харизма ночного знакомца подпитывала интерес бродяги, к тому же халявная выпивка, помывка и, кто знает, может обломится и секс с интересным мужиком, как будто вынырнувшим в сегодняшний день из пятидесятых – почему-то именно сравнение с уголовниками тех времен приходило в голову, этаких лихих парней, живущих по своим понятиям и желаниям... эх, крепышу бы еще зубы железные, да беломорину в эти зубы, да синие наколки, хотя он и без них хорош! Антураж тоже хоть куда, согласитесь, трудновато было бы отыграть настоящую псарню где-нибудь в уютной спальне на шелковых простынях, а здесь натурализм! Ощущение частично гладкого, а частично выщербленного многочисленными копытами-когтями кафеля, едкой мыльной гадости на теле, уже начинающей пощипывать кожу: - Иииииитттьььь...!!
Вопль порося, осознавшего, что вместо случки попал на бойню, тугой подачей влетел в потолок из распахнутого рта задранной кверху башки, срикошетил на стены и вскоре заметался по помещению, вторя безумным пляскам бомжа, пытающегося уйти с линии полива кипятком: - Ааааттть! Ёёёётттььь! Ать! Ёть! Ыть! Гортанные выкрики ритмично перекликались со стуком твердых пяток и шлепками ладоней и ступней по мокрому полу, положение затрудняло то, что залепленные моющим средством глаза не могли помочь с определением направления струи и то нога, то рука таки попадали в обжигающие лужицы, отчего темп танца все повышался и конечности поочередно взбрыкивали, как у обезумевшей лягушки, сопровождаясь утробным уханьем, пока при очередном вляпывании в захлебывающийся сток не почуял, что вода стала терпимой температуры и не остановился, устало шлепаясь на задницу и горбясь сломанным коромыслом, натужно дыша ощеренным ртом, отплевываясь от мыла, пара и водяных брызг. Ну кто же так со скотиной обращается! Выразил свое мнение оскалом и рваным щелканьем челюстей, прямо мечтающих сомкнуться на лодыжке или предплечье доморощенного хозяина, перекрывшего одним движением руки и без того скудный доступ кислорода. Тадеуш заперхал придушенным кашлем, выпуская не успевшую слиться в горло слюну на подбородок, поднимаясь в требуемую позу и инстинктивно поджал ягодицы, едва в них уперлось нечто колюче-жесткое, внутренне запаниковав – а ну как ему сейчас шкуру сдирать наживое будут?! На освежевание своей тушки Тадек был не согласен, о чем уже и собирался недвусмысленно сообщить экзекутору, как тот осуществил тесное взаимодействие с народом, то бишь, с питомцем, рухнув бродяге на провисшую в пояснице спину и чуть не сломав хребет. Не ожидавший такого коварства, он не удержал веса и подломился в локтях, падая в известную в широких кругах позу рака, но его тут же вернули в исходное состояние да еще прищучили костлявыми коленями бока – и своевременно, ибо была, была мыслишка взбрыкнуть и скинуть наездника башкой об пол!
Временно смирившись, Тадеуш поскуливал от чрезмерного усердия Псаря, возившего щеткой по бомжовому телу, едва успел захлопнуть рот, обалдело мыча на продиравшееся сквозь заросли бороды орудие пытки, снова шумно отфыркиваясь, подергивая ногами, щелкая сводимыми вместе лопатками и волнуясь боками, ходившими ходуном от напряжения. К разухабистому вою ветеринара вскоре жидким ручейком прибилось тонкое повизгивание, когда щетка вторглась в нежную зону подбрюшья, елозя в неухоженных кущах паховой поросли, прореживая, жестоко выдергивая волоски, наматываемые на щетину. Управляемый беспощадной рукой крепыша, девайс как наждачкой прошелся по мошонке и сдувшемуся члену, вызвав усиление громкости воплей, бродяга мелко засучил ногами, ставя их в перекрест и пытаясь оттолкнуть назойливое орудие пытки, и, если с грехом пополам спереди это удалось, то сзади он был абсолютно беззащитен – не было хотя бы хвоста, чтоб прикрыть чувствительную промежность. Щетка, с намотанными вокруг моющей поверхности клоками волос, с упорством танка, прокладывающего просеку по лесу, продиралась между сжатых ягодиц, под непрерывный вой бомжа, натирая ложбинку и утянувшийся от ужаса внутрь задницы анус, хорошо хоть щетинки были короткие, а то бы пришлось совсем худо. А когда трение перешло на междуножье, тут уж душа Тадека не выдержала и он, извернувшись, вцепился ногтями в ногу ветеринара, стараясь ущипнуть побольнее или уж оставить пару меток на память об экзекуции, продавив ногтями и ткань, и кожу, и мышцы...

Подозревал, конечно, что с норовистыми псами церемониться не будут – но не он это начинал! Потому, как только крепыш с удивительной силой поднял бомжово тело в воздух, Тадеуш из вредности изобразил из себя макаронину, обмякнув в руках своего банщика, лишь изредка всхрапывая, когда тот слишком сильно пережимал под ребрами, наматывая бродяжьи кишки на позвоночник. Волочась длинными ногами по полу и безвольно болтаясь руками вдоль боков, он все же бдил за перемещением, шныряя беспокойным взглядом по помещению сквозь мокрые топорщащиеся ресницы полуприкрытых век.
- Чуешь, волчий хвост, чуешь жопой расплату? – Бормотал Псарь и Тадеку прямо чесалось ответить в стиле детских сказок: «Чую, чую, дедушко, чую, чую, Палачушко», но раз уж роль выдали без слов, то приходилось соответствовать – играл душа неприкаянная всегда честно.
- Уууу, кхе-кхе-кхе! – Подвыл было и тут же закашлялся от перехваченного грубым захватом дыхания, ощущая себя по меньшей мере мумией на стадии подготовки к бальзамированию, будто крюком мозолистые ладони ветеринара подхватили внутренности, намереваясь вытащить их из бренного тела то ли через глотку, то ли через нос, аж отрыгнулось желчью, наполняя рот горьковато-кислым привкусом наполовину переваренной желудочным соком сивухи. Затаскивали его на «стол утех», как сразу же мысленно окрестил про себя Тадеуш металлический поднос на ножках, не особо бережно: с глухим звяком поцеловались бомжово бедро и край прокрустова ложа, вызвав еще один короткий вой, коленными чашечками пересчитал все углы, да вдобавок ветеринар коленом наподдал под копчик, придавая тряпичной тушке ускорения при взлете на помост. Получив, наконец, устойчивое положение в пространстве, бродяга от души помотал башкой, веером разбрызгивая влагу с лохматой шевелюры во все стороны, передернул шкурой и подрыгал поочередно ногами, натужно хыкая от вновь сдавившего горло ошейника, с ласковой угрозой вмявшего шипы строгача в кожу – хоть и закругленные, но приятного мало, мышцы шеи тут же заныли болезненной ломотой, вызывая в мозгу первобытную панику и рефлекторные частые судороги горла, проталкивающего воздух и слюну. Ремарку про свою непородистость встретил возмущенным фырканьем и гордо выпяченным пузом -  чтобы придать ему видимость пуза, а не отражения плоской спины, а также втихаря выставленным под надежным прикрытием бока средним пальцем, злить крепыша Тадек не хотел, но и характер сразу засунуть в прямую кишку не получалось. А вот на потискивания отреагировал более положительно, ажно хвост приподнялся в воодушевлении, набухая кончиком и раздвигая кожицу крайней плоти: «Да, да, вот этого можно побольше, это мне нравится! И без спешки, у меня помимо ног еще завлекательные места имеются!». Пока мозолистая ладонь ветеринара поглаживала, приподнимала волоски на ногах, похлопывала по ляжкам, бомж откровенно наслаждался, поскребывая ногтями по металлу в истоме удовольствия, а уж при захвате шаров с отростком и вовсе восторженно заскулил, подрагивая поджавшимся животом и снуя языком по губам. Тускло блеснувшее лезвие заставило напрячься и ухнуть с головокружительной высоты приятных эмоций в пропасть наадреналиненного страха – а ну как отчекрыжит под корень все хозяйство, чем тогда самок крыть?! Где-то глубоко внутри Тадеушу нравились такие качели, щекоча нервы неопределенностью и скоростью смены ситуаций: вверх-вниз, мозг то расслаблялся, погружая и тело в мягкую перину приятных ощущений, то мгновенно собирался обратно в гармошку, подтягивая за собой и мышцы, до звенящей пустоты в голове, до обострения всех органов чувств, когда любое прикосновение балансирует на грани боли и удовольствия.
Вас когда-нибудь брили «насухую»? Без облегчающего скольжение бритвы мыла или пенной подушки геля? К тому же, оттягивая гениталии так, будто собрались всерьез выдоить рекордное количество молока, невзирая на то, что оного отродясь там не бывало? О, ощущения непередаваемые и бродяга выражал их хриплым хеканьем и напряженными бревнами широко разбросанных ног, даже каким-то образом умудрился округлить внутреннюю сторону бедер, подобрав мышцы вплотную к кости, чтобы лезвие ненароком не чиркнуло по коже.
- Хы! Ху! Хе! – Выговаривал, отрывисто взлаивая обросшим ртом, часто дыша и сосредотачиваясь на неподвижности нижней части тела, подвергавшейся неприятной процедуре. Скребущее по нежному месту стальное ребро подрезало не все волоски – из-за густоты покрова некоторые просто выдирались с корнем под нажимом безжалостной руки ветеринара, а непривычный холодок и беззащитность оголенного подбрюшья побуждали инстинктивно поджать ноги, от чего Тадек с трудом удерживался, понимая, что уж тогда точно лишиться чего-нибудь горячо обожаемого.  Когда по ощущениям сбривать больше стало нечего и лезвие, пройдясь пару раз вхолостую по шкуре, наконец-то сыто щелкнуло, убираясь в свое логово, бомж рискнул чуть приподнять голову, кося печальным глазом и даже потянулся пощупать голый, в цыплячьих пупырышках, пах, почему-то чувствуя себя больше изнасилованным, чем если бы побывал под ротой солдат...

Отредактировано Тадеуш (11-12-2011 18:34:14)

Отредактировано Тадеуш (12-12-2011 23:08:40)