Рассказывая о Бероне, управляющий старался держаться по возможности нейтрально, оценивая не столько слова, сколько микрореакции брата и сестры. Там улыбнулись, потом нахмурились, там испугались, сцепившись руками. «Говорящие» лица, «говорящие» тела. Особенно женское - очаровательно улыбчивое, эмоциональное, хоть и привыкшее родовито скрывать эмоции за холодным льдом светской маски. Они все равно проскальзывали, играли тенями, бликами на атласной белизне кожи, в глубине снежных озер глаз.
Женщина сделала несколько шагов к костяному гербу, и мужчина снова подошел к ней ближе. Встал чуть сзади за плечом, со скрытой улыбкой в глазах смотря сверху вниз на вытянувшуюся в струну фигурку, пытающуюся достать пальцами до костяного вороньего клюва. Еле удержался, чтобы не обнять за талию, не приподнять повыше, дать лучше рассмотреть, потрогать чудовищную родовую реликвию.
Сдержался, отступил назад на дистанцию «индивидуального экскурсовода», стоило девушке обернуться к единокровному любовнику.
-Как пожелаете, пани. Пан.
Немного проводив, кратко описав, где находится дуб, Горак церемонно раскланялся с господами, пожелавшими побыть наедине с родовым гнездом и его загадками.
По дороге в недра крепости управляющий отдал краткие указания прислуге и поднялся в свою спальню, из окон которой открывался вид на поляну и древнего исполина, полыхающего памятью о средневековом костре.
Из года в год садовник немного обрезал весной ветви с одной стороны, но к уже осени они неизменно вновь шуршали, то золотисто-коричневыми, то багровыми листьями по стеклу, стучались в ветреные ночи в деревянную, стилизованную под ушедшую эпоху, раму.
Раздвинув немного жалюзи, оставаясь невидимым из парка, мужчина остановился у окна, смотря на неторопливо идущих к дереву брата и сестру.
И снова все внимание привлекла девушка. Не удивительно. Она с самой ночи не выходила из головы, с момента, как он остановился за толщей зеркального стекла, отделяющего гостевую спальню от пыльных, потайных переходов Бероны…
При реставрации этой комнаты дизайнер долго пытался доказать, что старинное зеркало никак не вписывается в его «творческий замысел», но Горак был непреклонен – зеркало в гостевой спальне не трогать. В итоге старинная массивная бронзовая рама, окантовывающая мутноватое стекло стало изюминкой оформления, а «вольный художник» так и не узнал, что скрывается за ней. Два темноватых пятна на уровне глаз не были единственными на фоне изъянов, оставленных временем…
Она раздевалась на ночь, снимая вещь за вещью, думая, что в спальне осталась одна, и не подозревая о мужских глазах, неотрывно следящих за ней. Пиджак, блузка, юбка, обнажившая бедра, невесомая ткань чулок и откинутый в сторону бюстгальтер, освободивший спелую, подрагивающую при движениях тяжесть груди. Он успел уловить порченость кожи, уродующую совершенство, прежде чем халат целомудренно спрятал бесстыдную обнаженность. Уродующая порченость? Для кого как…
Потом она вышла из ванной в ажурной ночной рубашке, покрытая каплями воды, как лепесток ириса росой в оранжерее. И в какой-то миг ему показалось, что она увидела его взгляд, стаскивающий кружево с плеч, тяжело скользящий по изъянам кожи груди к розовеющему сквозь шелк соску. Прикрыл веки, а открыв, вновь поймал плавные движения точеной кисти вдоль влажных волос.
Он видел все. Как она легла спать, но не заснула и долго смотрела в потолок. Как гонимая греховной страстью, призраком вышла в коридор. Испугалась, вернулась и снова легла, как-то обиженно, по-детски оттопырив нижнюю губку.
Это была женщина Бероны….
Отредактировано Либор Горак (05-12-2011 18:29:07)
